Об уловках полиции Дивайн знал не понаслышке, поскольку сотрудники военного уголовного розыска не раз допрашивали его после смерти Хокинса, пытаясь заморочить голову: врали, вынуждали признаться, выбивали показания. Однако тело капитана слишком сильно пострадало от зубов животных, и экспертиза не сумела возложить ответственность за гибель офицера на Дивайна; а его собственные травмы, полученные в схватке с Хокинсом, не подтверждали его вины. У всех солдат имелись шишки, синяки и ссадины. Даже ДНК, обнаруженная на трупе, не могла служить доказательством, потому что они жили в одной казарме. Ни свидетелей, ни улик, ни точного времени смерти – все это позволяло Дивайну утверждать, будто он ни при чем. Военная полиция в конце концов сдалась. Видимо, они решили поскорей закрыть дело, пока не всплыла информация о том, что расследование предполагаемого самоубийства Бланкеншипа тоже проводилось спустя рукава.

– Можете взять у меня отпечатки и образец ДНК. Я ее не убивал.

– А на полиграф согласны? Готовы его пройти?

Дивайн откинулся на спинку стула.

– Значит, ни ДНК, ни отпечатков пальцев на месте убийства вы не нашли. Как и других улик, указывающих на меня. Теперь вы пытаетесь выбить признание, чтобы закрыть дело и порадовать начальство. Только если повесите убийство на меня, настоящий преступник останется на свободе. Я готов заключить с вами сделку.

– Не припомню, чтобы мы ее предлагали, – сказал Экман.

– Я пройду полиграф, если вы покажете, где написано, что ребенок от меня. И поклянетесь под присягой, что это реальный факт, а не ваши домыслы.

– Вы смотрите слишком много полицейских сериалов, – буркнул Шумейкер. – Да, мы можем делать необоснованные высказывания во время допроса, но фабриковать улики не имеем права. Это было бы преступлением.

– Значит, вы не согласны?

– Где вы были в пятницу с полуночи до четырех часов утра?

Дивайн нетерпеливо поморщился.

– Господи, я уже все рассказал вашему коллеге…

– Какому коллеге? – резко спросил Шумейкер.

– Хэнкоку.

– Какому Хэнкоку? – удивился Экман.

– Детективу Карлу Хэнкоку из полиции Нью-Йорка. Я думал, он расследует дело вместе с вами.

Мужчины переглянулись со странным выражением на лицах. У Дивайна в животе екнуло.

– Когда Хэнкок с вами разговаривал? – спросил Экман.

– Он ждал меня в пятницу на железнодорожной станции в Маунт-Киско. На следующий день, когда я вернулся с работы, он встретил меня возле дома.

– Вы сказали ему, где были в ночь убийства?

– Разумеется.

– Опишите его, – велел Шумейкер.

– Темнокожий, около ста восьмидесяти пяти сантиметров ростом, лысый, крепкий, лет сорока. Одевается так же, как и вы; водит развалюху, провонявшую сигаретами и кофе. Говорит, мол, полиция Нью-Йорка уже десять лет не закупала новые машины. Еще он сказал, что живет в Нью-Джерси, в Элизабет-тауне. – Дивайн уставился на своих собеседников. – Неужели вы его не знаете? Сколько же у нас в городе детективов-следователей?

– В отделе убийств южного Манхэттена – десять. Двое из них перед вами.

– У него был значок, точь-в-точь как ваш. И говорил Хэнкок как коп. Это он, кстати, сказал, что Сара не покончила с собой. Что ее убили.

– Серьезно? – воскликнул Экман. – Он сказал это в субботу?!

– Да. И о моем армейском прошлом он тоже знал.

– Что именно он говорил про убийство? – спросил Экман.

Дивайн пересказал разговор с Хэнкоком. Не стал лишь приводить пример из своего армейского прошлого.

– Он сказал, направление странгуляционной борозды доказывает, что смерть была насильственной, а не добровольной.

Шумейкер бросил в сторону напарника нервный взгляд, выдававший, что он больше не контролирует ситуацию. Тот правильно понял подсказку и перехватил инициативу.

– Ладно, допустим. Продолжаем. Где вы были в указанное время? – спросил Экман.

– Дома, в постели. Спал до четырех часов. Потом тренировался на стадионе рядом с домом. Затем принял душ, оделся и сел на поезд в шесть двадцать, как обычно. На вокзале должны быть камеры, я наверняка попал в кадр. В такое время не слишком много народу.

Шумейкер сказал:

– Вы могли убить ее ночью, сесть на поезд и вернуться в город задолго до утра.

– Опять-таки на вокзале висят камеры, а в здании сидит охранник.

– Вы могли ехать не поездом, – заметил Экман. – А охранник делает обход.

– Чтобы попасть в здание, нужен пропуск. Время ухода и прихода сотрудников фиксируется.

«И в журнале записано, что я приходил ночью, так зачем задавать лишние дурацкие вопросы?» – мысленно негодовал Дивайн.

– Мы проверим базу данных, – ответил Шумейкер. – Чтобы выгрузить информацию, нужно время.

«Боюсь, мне очень не понравится результат ваших поисков».

– Вы всегда встаете на тренировку в четыре утра? – уточнил Экман.

– Да.

– Кто-нибудь готов это подтвердить?

– Нет. Я спал один и тренировался тоже. Меня никто не видел.