Иван кивнул, подозвал одного из своих подручных и что-то начал ему говорить. Не прошло и пяти минут, как трое всадников направились к станции.

Подъехать близко им не удалось. В землю рядом с копытами коней ударила пуля.

Одна.

Но меткая. Кони заплясали, и всадники едва удержались в седлах.

– Переговоры! – возопил один, размахивая флагом лично Никона.

На флаге был изображен тигр. Большой и хищный. Очень уж Никону эта зверюга понравилась во времена оны… правда, художник тигра отродясь не видел, так что получилось… сомнительно. Но главное что?

Настроение!

А еще окраска и полоски! Ясно же – тигр, а не кот Васька!

Какое-то время ответа не было. Потом дверь станции открылась, и оттуда вышел человек. В простом мундире… майор?

Нет, даже не майор. Обычный капитан.

– Капитан Горелов. Слушаю.

Михась приосанился.

– Я посланник лично Никона Счастливого! ОПАХ предлагает вам сдаться.

– Что предлагает?

– Сдаться…

– Ты не понял. Что такое ваш… пах?

– ОПАХ! – оскорбился Михась. – Освобождающая Повстанческая Армия Хормеля!

Капитан прищурился:

– Сдаться?

– Да. Вам сохранят жизнь! Атаман Счастливый не хочет лить невинную кровь.

Дальше капитан и слушать не стал.

«Счастливчики». Что ж, он знал, что эта чума их не минует. А коли так…

– Передай своему атаману – пусть пойдет на …!

Михась чуть с седла от возмущения не свалился. Его атаман!

И вообще! Он тут не какой-то! Он полномочный посол! Со знаменем! Перла… парле… переговорщик, короче! И его – послать?! Как какого-то?!

От возмущения в зобу дыханье сперло.

– Ты…

– Приблизитесь – буду стрелять.

– Вы тут и подохнете!

– Лучше сдохнуть человеком, чем жить крысой, – отрезал Горелов. И повернулся спиной к Михасю.

Того аж заусило.

Ах ты… да ты ж… да я ж тебе…

Выстрел хлопнул негромко.

Капитан упал на землю, перекатился – и почти рыбкой нырнул в дверь станции.

Михась шлепнулся с седла, как мешок навоза. Снайпер не промахнулся. Капитан ему так и сказал – следи. Это ж «счастливчики», твари без совести и чести, если в спину не выстрелят – удивлюсь.

Удивляться ему не пришлось. Пришлось стрелять…

Много.

Недолго.

Никон, озверев от злости, приказал брать негодяев живыми, и кавалерия помчалась на штурм двух домишек.

Кавалерийская лава.

Это страшно. Это когда всадники с саблями наголо летят прямо на тебя, и кажется, вот сейчас тебя стопчут… и все.

Конец…

Это не просто жутко, это более чем кошмарно. Кто послабее духом, от такой картины и вовсе бежать кидается^[19]. Но если бежать некуда – остается только стрелять. До последнего.

Не до победного, просто – до последнего патрона. И последний во врага. Чего его для себя жалеть?

Горелов знал, что долго им не продержаться. Знал… и в плен попадать не хотел. А потому сделал все, как и задумал.

Их было всего два десятка.

Точнее, девятнадцать храбрецов, которые остались защищать станцию. А до того заложили заряды везде, где могли. Нет императора? Пусть так. Но есть клятвы. Есть слово. Есть честь. И есть – Русина.

Вот их ребята и защищали.

Они стреляли пока могли. А потом озверевшие от жажды крови «счастливчики» долетели до станции. Никон с удовольствием наблюдал, как они выбивают щиты из окон, как лезут внутрь, как набегает с криком «УР-Р-Р-Р-РА-А-А-А-А!!!» пехота…

Сам он в атаке не участвовал, потому и жив остался.

Горелов отстреливался до последнего. А потом… ну кто сказал, что адские машинки могут делать только бомбисты и анархисты? Военные Русины с этим справлялись ничуть не хуже. Оставалось только ручку опустить вниз.

ГРОХНУЛО.

И Никон в полном шоке увидел, как встает на дыбы земля. А потом она оказалась как-то подозрительно близко – не усидел атаман на коне. Хорошо еще, не затоптали. Взрыв был такой мощности, что с лица земли стерло оба здания.

Стерло пару сотен «счастливчиков» и вдвое больше поранило: Горелов приказал начинить взрывчатку поражающими элементами вроде гаек, гвоздей и прочего железного хлама, который в изобилии могла предоставить железная дорога.

По железнодорожным путям передвигаться не осталось никакой возможности. Они были разнесены буквально в хлам. Восстанавливать их не одну неделю.

Когда Никон смог оценить обстановку… ругался он долго и изобретательно. А что толку?

Безумный размен.

Два десятка безумцев – и три сотни человек. Две сотни сразу, остальные помрут от заражения крови, станут непригодны к строевой…

А еще кони, оружие, время, силы…

Никону захотелось завыть.

Такое поражение! Такой разгром! Да если кто узнает… и ведь узнают!

Захотелось фугануть в воронку еще пару бомб, чтобы и следа этих подонков на земле не осталось. Никакого. Но вместо этого…