— Ой, я так люблю Ванкувер! — воскликнула она. Эневек оглянулся, боясь, что задерживает очередь, но он был пока единственный пассажир.

— Вы там уже бывали?

— Нет, я ещё нигде не бывала. Но в интернете видела. Красивый город. — Она засмеялась: — Побольше, чем Иквалуит, да?

Он улыбнулся в ответ:

— Да, пожалуй, побольше.

— Ну, и мы не маленькие. В Иквалуите уже шесть тысяч жителей.

К окошку подошла супружеская пара. Значит, он полетит не один.

Он вышел наружу. Иквалуит. Светило солнце, температура была не ниже десяти градусов. Он снял пуховик, обвязал вокруг пояса и потопал по пыльной дороге к центру. Уличное движение было на удивление оживлённым. Раньше здесь не было столько машин. По обе стороны улицы стояли типовые деревянные дома, из-за вечной мерзлоты построенные на сваях. Если поставить дом на землю, она растает от его тепла — и фундамент «поплывёт».

Дома были рассыпаны пригоршнями, без особого порядка. Среди традиционных бараков поднимались колоссы, которые могли встретиться в любом западном городе, если не считать те же сваи и высокое крыльцо. Школа была похожа на приземлившийся НЛО.

Эневек старался не подпускать к себе сильные впечатления, но с момента спасения из тонущего гидроплана он утратил способность глушить себя равнодушием.

Архитектурная мешанина создавала беззаботное, почти радостное впечатление, которому он недоверчиво противился. Это был уже не тот депрессивный Иквалуит семидесятых годов. Встречные приветливо здоровались с ним на инуктитуте — языке эскимосов, называвших себя «инуит». Он сдержанно отвечал. Заглянул в торговый центр, где увидел более крупную копию плясуна с бубном.

Плясун с бубном. Когда он был маленький, тоже часто отплясывал с бубном. Давно, когда всё в мире ещё стояло на своём месте.

Что за чушь! Когда в нём хоть что-нибудь стояло на своём месте?

Он вернулся к аэровокзалу. Кроме него и супружеской пары, пассажиров на рейс не было. Их отвели на лётное поле к двухмоторному пропеллерному самолётику типа «Piper» на шесть мест. Перегородки между кабиной пилота и салоном не было.

Они летели над оледенелыми горами на запад. По левую руку солнце сверкало на поверхности Гудзонова пролива, справа — на поверхности озера, название которого Эневек вспомнил спонтанно: Амаджуак-Лейк.

Многое вернулось, нахлынуло на него. Воспоминания увлекали его в прошлое, но он не хотел туда.

Потом они летели над морем, потом снова замаячила гористая суша. Показалась бухта Телик-Инлет с семью её островами. По одному из них тянулась посадочная полоса Кейп-Дорсета.

Сердце Эневека рвалось из груди. Он дома. Где никогда больше не собирался быть.

Кейп-Дорсет: северный Нью-Йорк, как полушутя-полугордясь называли этот посёлок тысяча двести его жителей, один из признанных центров искусства «инуит».

Это теперь.

А тогда было иначе.

Кейп-Дорсет: Кингаит на местном наречии, «Высокие горы». Там был крошечный островок — Малликджуак, природный заповедник, с лисьими капканами девятнадцатого века, легендарными захоронениями и романтическим озером, на котором они часто разбивали лагерь. Он увидел в своих воспоминаниях отца и мать и снова вспомнил о том, что вытеснило его из страны, которая тогда ещё звалась не Нунавут, а Северо-Западные Территории.

Он забрал свой рюкзак и выбрался из самолёта.

На супружескую пару обрушился с приветствиями встречавший их друг. Так уж принято у народа инуит: в его языке множество слов для приветствия и ни одного — для прощания. Вот и Эневеку 19 лет назад никто не сказал прощального слова, в том числе и тот мужчина, что растерянно стоял теперь на лётном поле. Эневек с трудом его узнал — Иджитциак Экезак сильно постарел и носил седые усы, которых раньше не было. Он побежал навстречу Эневеку и обнял его вместе с рюкзаком. Из него извергся поток слов на инуктитуте, но потом он опомнился и перешёл на английский:

— Леон. Мальчик мой. Какой видный молодой доктор!

Эневек нехотя похлопал Экезака по спине:

— Дядя Иджи. Как дела?

— Какие дела, сам видишь, что творится. Как ты долетел? Такие расстояния!..

— Да, несколько пересадок.

— Торонто? Монреаль? — Экезак выпустил его из объятий, но не из улыбки. Эневек увидел у него во рту типичные для инуит провалы выпавших зубов. — Где ты только не бывал. Я рад за тебя. Ты должен мне многое рассказать. Жить, конечно, будешь у меня, мальчик, всё уже приготовлено.

— Эм-м, дядя Иджи…

— Иджи, просто Иджи, оставь уже этого дядю. Ты слишком взрослый, чтобы звать меня дядей.

— Я забронировал комнату в отеле.

Экезак даже отступил на шаг:

— И в каком?

— В «Полярном домике».

Старик огорчился. Потом снова просиял:

— Мы снимем бронь. У меня администратор знакомый. Здесь все друг друга знают. Никаких проблем.

— Я не хочу тебя стеснять, — сказал Леон.

Я здесь для того, чтобы закопать моего отца в мерзлоту, подумал он. И потом как можно скорее слинять.