— Хорошо, давайте посмотрим, — сказала Кроув. — Эволюция — это борьба за существование, выживание сильнейшего, если придерживаться Дарвина. Она сопряжена с борьбой либо против других живых существ, либо против природных катаклизмов. Развитие идёт путём естественного отбора. Но разве это автоматически ведёт к более высокой организации? И разве более высокая организация — прогресс?

— Я не очень осведомлён в эволюции, — сказал Пик. — Мне представляется так, что большинство живых существ в ходе природной истории становятся всё крупнее и сложнее. По крайней мере, человеческая раса. На мой взгляд, это прогресс.

— Неправильно. Мы видим лишь маленький исторический отрезок, внутри которого действительно идёт эксперимент с усложнением, но кто нам скажет, что этот эксперимент не заведёт нас в эволюционный тупик? То, что мы рассматриваем себя как высшую точку природной эволюции, — это наша завышенная самооценка. Вы все знаете, как выглядит эволюционное древо — с верхушкой и побочными ветвями. Итак, Сэл, если вы представите себе такое древо, то где вы видите на нём человечество? На верхушке или в виде боковой ветви?

— Без сомнения, верхушка основного ствола.

— Так я и думала. Это соответствует человеческому образу видения. Если многие ветви семейства животных расходятся в разные стороны и одна ветвь выживает, в то время как другие отмирают, то мы склоняемся к тому, чтобы объявить выжившую ветвь основным стволом. Но почему? Только потому, что она — пока — выжила? Но вдруг мы видим лишь незначительную побочную линию, которая случайно протянула дольше остальных. Мы, люди, — единственный уцелевший побег некогда пышного эволюционного куста. Остальные побеги засохли. Мы поскрёбыши эксперимента по имени Homo. Homo australopithecus: вымер. Homo habilis: вымер. Homo sapiens neanderthalensis: вымер. Homo sapiens sapiens: пока цел. Пока что мы завоевали господство на планете, но будьте осторожны! Парвеню эволюции не должны путать господство с превосходством и долгосрочным выживанием. Мы можем исчезнуть гораздо быстрее, чем нам хотелось бы.

— Может быть, вы и правы, — сказал Пик. — Но не упускайте из виду один решающий момент. Эта выжившая ветвь — единственный вид, обладающий высокоразвитым сознанием.

— Согласна. Но только давайте рассматривать это развитие на фоне общей панорамы природы. 80 процентов всех многоклеточных достигли гораздо большего эволюционного успеха, чем человек, совершенно избежав этой кажущейся тенденции к усложнению нервной организации. Наше оснащение духом и сознанием является прогрессом только с нашей субъективной точки зрения. А экосистеме Земли это причудливое, неправдоподобное краевое явление — человек — до сих пор принесло только одно: кучу неприятностей.

— Я по-прежнему убеждён, что за всем этим кроется человеческий умысел, — говорил в это время Вандербильт за соседним столом. — Но хорошо, я готов изменить убеждения. Если это не человеческий умысел, мы должны провести разведывательную работу среди Ирр. Мы эту отвратительную слизь будем держать под наблюдением ЦРУ до тех пор, пока не узнаем, что они думают и что планируют.

Он стоял с Делавэр и Эневеком в окружении военных и членов экипажа.

— Забудьте об этом, — сказала Делавэр. — У вашего ЦРУ кишка тонка.

— Фи, детка! — засмеялся Вандербильт. — Немного терпения — и мы проникнем в любой череп. Даже если он принадлежит поганому одноклеточному. Всё это лишь вопрос времени.

— Нет, вопрос объективности, — сказал Эневек. — А это предполагает, что вы в состоянии взять на себя роль объективного наблюдателя.

— Это мы можем. На то мы и разумные и цивилизованные люди.

— Будьте хоть каким разумным, Джек, вы не можете воспринимать природу объективно.

— Грубо говоря, вы так же субъективны и несвободны, как и животное, — довершила Делавэр.

— Какое животное вы имеете в виду? — захихикал Вандербильт. — Моржа?

Эневек засмеялся:

— Я серьёзно, Джек. Мы всё ещё гораздо ближе к природе, чем нам кажется.

— Я — нет. Я вырос в большом городе. Никогда не жил на природе. И мой отец тоже.

— Это не играет роли, — сказала Делавэр. — Возьмём для примера змей. С одной стороны, их боятся, а с другой — почитают. Или акул: существует бесчисленное множество божеств в виде акул. Эта эмоциональная связь человека с другими формами жизни — врождённая, возможно, даже генетически заложенная.

— Вы говорите о народах, живущих среди дикой природы. А я говорю о человеке большого города.

— О’кей. — Эневек ненадолго задумался. — Вот есть у вас какие-нибудь фобии?

— Ну, не то чтобы фобия… — начал Вандербильт.

— Ну, омерзение?

— Да.

— Перед чем?

— Тут я не особенно оригинален. Скорее, я как все. Терпеть не могу пауков.

— Почему?

— Потому что… — Вандербильт пожал плечами. — Они такие противные, разве нет?