Море штормило. Серые чудища волн катились по нему. Эневек вцепился в руль так, что побелели костяшки. Он взлетел на следующий гребень и снова упал в низину, снова вверх, снова вниз. Потом он снизил скорость. Медленнее — лучше. Теперь он видел, что волны были хоть и высокие, но не крутые. Он развернул лодку на сто восемьдесят градусов, дал набежавшей волне подхватить её и посмотрел в сторону корабля.

Зрелище было призрачное.

Из моря торчал пылающий факел «острова», будто извергался подводный вулкан. Палуба уже затонула, и лишь руины надстройки противились неотвратимой судьбе. Эневек отплыл довольно далеко, но гул пламени доносился и сюда.

Он глаз не мог отвести.

— Разумная форма жизни. — Рядом с ним возникла Кроув, бледная как смерть, с синими губами, трясущаяся. Она вцепилась в него, подволакивая сломанную ногу. — Одни неприятности с ней.

Эневек молчал.

Они вместе смотрели, как «Независимость» скрылась под водой.

Сны

Проснись!

Я не сплю.

Почём тебе знать? Кромешная тьма. Ты приближаешься к основе мира. Что ты видишь?

Ничего.

Что ты видишь?

Я вижу зелёные и красные огоньки на приборной панели. Цифры, которые показывают мне давление внутри и снаружи, содержание кислорода в «Дипфлайте», угол наклона, под которым я лечу вниз, резерв топлива, скорость. Датчики замеряют химический состав воды.

Что ещё ты видишь?

Я вижу, как кружатся частицы, словно снежинки в свете фар. Выпадающие в осадок органические частицы. Вода насыщена органикой. Немного мутно. Нет, очень мутно.

Ты видишь даже слишком много. А хочешь увидеть всё?

Всё?

Уивер уже на тысячу метров ниже поверхности моря и даже не успела это осознать. Она не встретила ни косаток, ни Ирр. «Дипфлайт» работает безупречно. Он ввинчивается вниз по эллипсоидной спирали. Время от времени в световой конус попадают несколько рыбок и тут же в испуге шарахаются прочь. В воде висят мелкие рачки, криль. Крошечные частицы отражают свет.

Вот уже десять минут она напряжённо всматривается в грязно-серый конус света и за это время успела утратить чувство верха и низа. Она поглядывает на приборы, потому что взгляд наружу ей ничего не даёт. Можно положиться только на компьютер.

Разумеется, она знает, что ведёт диалог сама с собой. Что-то говорит из неё и одновременно с нею — спрашивает, предлагает, вносит сумятицу.

Что ты видишь?

Мало.

Мало — это даже преувеличение. Только люди могут прийти к абсурдной идее положиться на свой воспринимающий аппарат там, где он бессилен. Световой луч вырезает из пространства лишь узкий сектор. Это тюрьма. А ты освободи свой разум. Хочешь увидеть всё?

Да.

Тогда выключи фары.

Уивер медлит. Она и без того собиралась это сделать, чтобы увидеть в темноте голубое свечение, когда оно появится. Но когда оно появится? Она с удивлением обнаруживает, насколько привязана к этому смехотворному лучику. Как к фонарику под одеялом. Она выключает фары, остаются только лампочки на панели. Снегопад частиц прекратился.

Её окружила плотная чернота.

Полярные воды — голубые. В северной части Атлантического океана мало жизни, содержащей хлорофилл. Верхние слои этой воды чем-то сродни небу. Космонавт в космическом корабле, удаляясь от поверхности Земли, видит, как привычная голубизна становится всё темнее, пока не перейдёт в черноту космоса. Так и батискаф в своём движении в обратном направлении уходит во внутренний космос, полный загадок. В принципе, не играет роли, взлетаешь ты или погружаешься. В обоих случаях привычные восприятия уходят — сперва зрительные, потом связанные с силой тяготения. В отличие от космоса, в море господствуют законы гравитации, но если вы спустились на тысячу метров в полную темноту, то лишь приборы подскажут, вверх вы движетесь или вниз. Ни среднее ухо, ни взгляд наружу вам этого не подскажут.

А теперь она ещё и выключила фары.

Очнись, Карен.

Я не сплю.

Да, ты сосредоточена, но всё равно ты видишь сон, к тому же не тот. Всё человечество грезит о мире, которого нет. Мы воображаем себе космос статистических средних значений, а объективную природу воспринять неспособны. От нашего взгляда ускользает то, что неотделимо вплетено в другое, мы пытаемся это распутать, располагая части одну после другой, одну над другой, а на вершину всего ставим себя. Мы объявляем средние величины действительностью, мы определяем иерархии, искажаем пространство и время. Нам всегда нужно увидеть, чтобы понять, но видящий человек слеп, Карен. Смотри во тьму. Праоснова всего живого — темна.

Тёмное грозно.