— Если вода не становится теплее, то, может, морское дно? — предположил Йохансон.

— Из-за вулканизма?

— Это всего лишь идея.

— Убедительная идея. Но не в этой местности.

— Но ведь то, что едят эти черви, может попасть в воду?

— Не в таких количествах. Для этого они должны добраться до свободного газа или быть в состоянии растопить имеющийся гидрат.

— Но они не могут добраться до свободного газа, — упрямо настаивал Стоун. — Я вижу это следующим образом. Червь выделяет энергию и теплоту. Каждое живое существо отдаёт тепло. От этого тает верхний слой, всего несколько сантиметров, но этого достаточно…

— Температура тела глубоководных существ равна температуре окружающей среды, — холодно заметил Борман.

— И всё-таки, если…

— Клиффорд! — Хвистендаль положил ладонь на руку руководителя проекта. Это казалось жестом дружелюбия, но Йохансон почувствовал, что Стоун получил отчётливое предостережение. — Почему бы нам не подождать следующих исследований?

Стоун уставился в пол. Снова воцарилось молчание.

— И какие могут быть последствия, если выделение метана не прекратится? — спросила Лунд.

— Есть несколько сценариев, — сказал Борман. — Наука описывает явления, в ходе которых все гидратные поля попросту исчезают. Они растворяются, примерно в течение года. Может быть, именно это и происходит, и возможно, процесс запустили черви. В этом случае в ближайшие месяцы в атмосферу Норвегии попадёт много метана.

— Метановый шок, как пятьдесят пять миллионов лет назад?

— Нет, для этого его маловато. Ещё раз, я не хочу предаваться домыслам. Но, с другой стороны, я не могу представить, чтобы этот процесс продолжался бесконечно без уменьшения давления или без роста температуры, а мы не отмечаем ни того, ни другого. В ближайшие часы мы отправим вниз видеогрейфер. Может, он что-нибудь прояснит. Я благодарю всех за участие.

С этими словами он вышел из конференц-зала.

Йохансон написал Лукасу Бауэру на его судно. Постепенно он начинал чувствовать себя следователем: видели ли вы этого червя? Могли бы вы описать его? Если бы вы встретили его вновь, смогли бы вы его опознать среди других червей на очной ставке? Действительно ли этот червь вырвал сумочку из рук старой дамы? Следующая инстанция заслушает ваши показания.

После некоторого колебания он приписал несколько любезных слов об их давней встрече в Осло и осведомился, не отметил ли Бауэр в последнее время у Гренландии необычайно высокой концентрации метана. До сих пор ему не приходилось спрашивать об этом в своих опросах.

Когда он чуть позже вышел на палубу, на лебёдке покачивался готовый к спуску грейфер. Поодаль группа матросов сидела на ящике возле мастерской. Этот ящик за долгие годы дослужился до ранга чего-то среднего между наблюдательным пунктом и гостиной. Он был покрыт рогожкой, и некоторые называли его попросту диванчиком. Отсюда удобно было посмеиваться над докторами и дипломантами. Но сегодня никто не шутил. Общее напряжение передалось и команде. Большинство хорошо понимало, что делают учёные. На континентальном склоне творилось неладное, и каждый поневоле задумывался об этом.

Грейфер выкусывал из дна кусок и поднимал наверх лёд, ил, камни и фауну. Некоторые матросы метко называли его тираннозавром.

Как все чудища, грейфер обладал удивительными способностями, но вместе с тем был и неуклюжим, и глупым. Внутрь него были вмонтированы видеокамера и мощный прожектор. Можно было видеть то, что грейфер видел на глубине, и в нужный момент спустить его с цепи. Но было одно «но»: этот тираннозавр не умел подкрадываться. С какой бы осторожностью его ни опускать, он распугивал обитателей дна одной только носовой волной. Один американский аквалангист выразил это горькой фразой: «Дно полно жизни. Но при нашем появлении она разбегается».

Грейфер спустили в воду. Йохансон вытер с лица дождь и пошёл к мониторам. Матрос управлял лебёдкой, действуя джойстиком. Он был предельно сконцентрирован. Ещё бы: одно неосторожное движение — и прибор стоимостью с «феррари» навсегда останется на дне.

В лаборатории царил полумрак. Лица стоящих и сидящих были освещены голубым свечением экранов. Весь мир отступил на задний план. Существовало только дно, поверхность которого учёные изучали как шифровку, в которой любая мелочь могла поведать о многом.

Кормовая стрела опускала грейфер вниз.

Вот стальная пасть грейфера прошла сквозь тучу планктона. Сначала всё было сине-зелёное, потом серое, потом чёрное. Светлые точки вспыхивали в черноте, как кометы: крохотные крабы, криль, что-то неопределимое. Погружение грейфера напоминало титровые кадры «Звёздных войн», недоставало только музыки. В лаборатории царила мёртвая тишина. Потом показалось дно, и лебёдка остановилась.

— Минус семьсот четырнадцать, — сказал матрос за джойстиком.

Борман подался вперёд:

— Пока нет.