Вот сколько раз просила Лёню не подниматься в кабинет, а ждать на улице. Не слушал он: по — хозяйски приходил, по — собственнически целовал. Теперь снова разговоров о нем будет. Снова девки достанут своими вопросами. Не останется не замеченным очередное его появление.

Леонид вышел из здания и спустился с высокого широкого крыльца. Не стал маячить сразу возле выхода, а прошелся по тенистой аллее к воротам. Остановился у пестрой цветочной клумбы. Вроде жизнь его текла своим чередом, спокойно, но внутри уже давно покоя не ощущал. С горячим сердцем приходил на эти сладострастные свидания, а уходил с холодком от неполной близости. Хоть и испытывал всегда невиданное телесное упоение. Думал: его любви на двоих хватит. И боялся все же: а вдруг не хватит. И удивлялся своему терпению — откуда его столько. Никогда не слыл терпеливым человеком. Но страх потерять Танечку был сильнее, сковывал его горячность и неуемное иногда желание совсем не отпускать ее от себя.

Мимо то и дело бежал топоток женских каблучков. Но не оборачивался. У Тани шаги легкие, когда спешила, казалось, ноги чуть земли касались. Даже шаг у его Танюши какой‑то жизнерадостный. На этот шаг не только он сам оборачивался. И в этот раз обернулся, когда не только скорый стук каблучков услышал, но и голос Татьяны. Она шла ему навстречу, по пути разговаривая с каким‑то презентабельного вида мужчиной, он все хватал ее за руки и что‑то говорил настойчиво. А Таня весело отмахивалась и все ускоряла шаг, все спешила.

А в нескольких шагах от Вуича замерла, натолкнувшись на его недобрый потемневший взгляд. Непривычно видеть его таким. И неприятно. Ужасно неприятно, колко как‑то.

— Это что еще за хрен в масле?

— Почему в масле? — невпопад спросила она и подхватила Лёню под руку. — Пойдем, — потянула к машине, но Вуич, словно скала, врос в землю и с места не сдвигался. — Это наш терапевт, — обозначила она личность мужчины, хотя Лёне это все равно много не скажет. Терапевт ли то был или стоматолог — разницы никакой.

— Ну, пойдем, — согласился он как будто спокойно.

По дороге разговаривали. Как обычно, в основном говорила Татьяна. А Лёня вроде бы и участвовал в беседе, но как‑то совсем уж отрешенно, странно поглядывая время от времени то на руки Танины, то на колени ее, белеющие из‑под темно — синей джинсовой юбки. Так что по приходу домой клубочком томившаяся в женской груди тревога, уже холодком охватила все тело. И что‑то сомневалась Таня, что поход в театр, который у них на сегодняшний вечер запланирован, как‑то поднимет ей настроение. Взрыва ждала, скандала.

— Мы есть будем или я могу собираться?

— Собирайся, не торопись. Перед спектаклем прогуляемся, а после поужинаем. Отдохнем как люди, пока Настя на каникулах.

Детский садик, как всегда в июне, закрыли на ремонт, и практически все время Настя проводила с дедом. Он всегда находил, чем ее занять.

— Хорошо, — Татьяна сбросила сумку с плеча и скрылась в ванной. Лёня уселся на диван, включил телевизор.

Но как‑то быстро Таня собралась и не заметил времени. Впав в расслабленно — сонное состояние, счет ему потерял. Даже удивился слегка, когда она уже одетая в платье, накрашенная чуть сильнее, чем обычно, и вкусно пахнущая густыми вечерними духами зашла в гостиную.

Не получилось у нее сегодня покрутиться перед ним и легко спросить, как она выглядит. Слишком напряженно Леонид выглядел, что опасалась словом его на взрыв спровоцировать. Сколько этих ревностных припадков от Бориса вытерпела. И молчать тоже не дело.

— Лёня, ты же не думаешь про меня всякую чушь? — спросила неверным голосом и провела руками по бедрам, сомневаясь, хорошо ли сидит на ней это платье. Ни разу его еще не надевала.

— Что? — переспросил.

Правда не слышал, что она сказала. Воспринял только свое имя, а когда голову к ней повернул, то дар речи потерял. И ничего вроде особенного. Прямого силуэта голубое платье до колен и снежно — белеющая на изящной шее нитка крупного жемчуга. В этом платье Танины бедра казались чуть шире. Так прелестно женственно широковаты они были, что руки к ним так и тянулись. И платье, которое она только надела, захотелось тут же снять.

— Ты же не думаешь?

— Что не думаю?

— Чушь… про терапевта…

Лёня с трудом увязал в голове «чушь» и «терапевт».

— А ты про этого, который в масле?..

— Ну… Я тебе не давала никакого повода.

— А мне повод и не нужен. Мне фонарного столба рядом с тобой достаточно.

— Лёня… — после этих слов Таня еще больше разнервничалась.

— Что — Лёня? Конечно, я ревную. Конечно. Иди сюда, — он двинулся вперед и протянул ладонь. Таня подала ему руку и позволила усадить себя к нему на колени. — Вот как тебя можно не ревновать?.. Пусть этот терапевт будет поосторожнее с руками, а то ему самому срочная госпитализация понадобится. И нейрохирург.