Проснулась резко, словно кто‑то разбудил, тронув за плечо, — открыла глаза, тут же натолкнувшись на темноту спальни. Сколько же она проспала? Судя по непроницаемой ночи за окном, на часах должно быть не меньше одиннадцати. Глубоко вдохнула, чуть шевельнулась, чувствуя, как руки и ноги затекли. Превозмогая неприятные ощущения, села на постели и опустила ноги на пол, непослушными руками стянула с себя мятую одежду, нашла на ощупь халат, лежащий в изножье кровати. Набрасывая его на себя, покривилась, — тело точно на шарнирах, вот — вот заскрипит. Из прихожей в комнату падал тусклый свет, значит, Лёня вернулся. Сама она, когда зашла в квартиру, свет не включала. Не было в нем надобности.

Таня застала Лёню на кухне за чтением женского журнала. Вуич сидел, свободно развалившись на стуле, с видом уставшего равнодушного ко всему человека. Разумеется, не куплен этот журнал, не принесен с собой, — в кухне на подоконнике их валялась целая куча. Таня любила скоротать пару минут за какой‑нибудь интересной статейкой, не факт, что поучительной, но зато для души.

Увидев Татьяну, Леонид небрежно отбросил журнал, и тот шлепнулся на стол с каким‑то зловещим хлопком. Вуич так и остался сидеть на месте, не двинулся, не потянулся к ней, как это всегда у них бывало. Это сразу смутило Таню, но она не стала поддаваться неприятным чувствам, хотя вместо привычной улыбки смогла только устало выдохнуть.

— Как поспала? Я не стал тебя будить, когда пришел.

— Нормально, — ответила, успокоив, хотя нормально себя не чувствовала. А чувствовала так же тяжело и разбито, как до сна. — Ты поел? — спросила по привычке. На столе стояла только кружка, наверное, с кофе. В мойке посуды тоже не было, но в воздухе еще ощущался едва уловимый запах еды. Лёня, видно, убрал за собой посуду. Он никогда не оставлял после себя грязных тарелок.

— Да, — кивнул, глядя на Таню со странным напряжением. Весь замер, кажется, сосредоточился, чтобы не пропустить ни слова ее, ни взгляда.

— А я еще не ела.

— Почему?

— Не могла. Устала, сразу спать легла. Ладно, я в душ схожу, потом поем. Суп. Да, суп, чтобы желудок на ночь не нагружать.

Еще в машине Леонид заметил изнуренное состояние любимой, но и сон не стер с ее лица следы измождения, хотя румяное оно у нее, разгоряченное. А в глазах грусть какая‑то, о которой Таня молчит, по обыкновению.

Не ошиблась Татьяна, надеясь, что взбодрит ее душ, вернет утраченные силы. И силы‑то нашлись, и мысли стали стройными, внутри готовность какая‑то появилась к разговору. Смыла вода тревогу, и тело стало словно воздушное, невесомое. Лёня, верно, тоже потому такой настороженный, что не праздная беседа у них намечалась. Только вот, кто первый начнет?

Лёня и начал да так неожиданно.

После теплого непродолжительного душа, Таня зашла на кухню. На столе ее ждала тарелка горячего куриного супа. Лёня стоял спиной, наливая чай. Точно ей, потому что в большую синюю кружку. Взгляд застыл на мужской спине, и невольная улыбка расползлась по Таниному лицу: на Лёньке были камуфляжные шорты и зеленая футболка, как в тот день, наутро после пьянки с Денисом, когда они дружно обсмеяли «зефир в шоколаде». Тогда все началось. Именно этот день стал для Тани началом отношений с Вуичем.

Татьяна в сомнамбулическом состоянии смотрела в его спину, а Лёня вдруг развернулся.

— Таня, я одного не понимаю: почему о том, что ты беременна, первым узнает Шаур? Интересно, когда ты вообще собиралась мне об этом сообщить? Если бы я не приехал к Денису, то и не узнал бы, наверное. Таня ответь мне что‑нибудь вразумительное, потому что мне в голову лезут дурные мысли!

Не сказать, что слишком уж удивительно было слышать такие резкие нотки в его голосе: слишком давно знала его. Но все‑таки тряхнуло немного от волны злости и раздражения. А Лёня, наверное, так тон старался смягчить, что говорил сквозь зубы, только выходило наоборот — еще грубее.

— Лёня, представь мое состояние… — выдохнула невнятно.

— Не поверишь! — всплеснул руками. — Я прекрасно представляю твое состояние! Вот именно поэтому и спрашиваю: почему я узнаю последним? — Снова развернулся к ней спиной, ровными движениями насыпал в чай сахар. Размешал.

Себе Таня точно могла ответить, почему не сказала ему первому. Себе, но не ему. Не могла признаться, как жутко испугалась, что бросит он ее, не рад будет ребенку и таким переменам в их отношениях. Да и сейчас тревога не улеглась, но теперь была та тревога совершенно другого характера. Да, Лёня не отказался от нее и малыша, но кто сказал, что отношения их останутся такими же безоблачными. Что будет он ее любить так же, как и прежде. Любить… Мысль эта обожгла. А любит ли? О любви он ей тоже ничего не говорил. Был нежен и участлив, всегда переживал и обо всем беспокоился. Это неудивительно, они вместе всего три месяца. За три месяца даже такая зануда, как она, надоесть не успеет.

Татьяна молчала, отчаянно подбирая слова, забыла про суп, и, что голодна, забыла. Конечно, нужно как‑то объяснить свое поведение и мотивы. Но хотелось найти что‑то разумное и безболезненное.

— Или ты думала, что я брошу тебя? — спросил он громко, словно удивляясь своему прозрению. — Ты меня за кого принимаешь?! Я тебе что — х*епутало какое‑нибудь типа твоего бывшего мужа? Я своих детей не бросаю!

— А что — у тебя уже есть от кого‑то дети? — не к месту сорвалось с языка.