— Ой, помню, как меня Борис доставал. То ему мясо сухое, то макароны разваренные, то, не дай бог, подгорит что‑то. Столько понаслушалась. А у меня Настя маленькая на руках — то не успею котлеты перевернуть, то вообще забуду, что кастрюля на плите. Всякое было. Так обидно, до слез просто… было… Будто я такая никчемная хозяйка, вроде стараюсь, а все плохая. Ну, плевать мне на котлеты, если у ребенка животик крутит! — с таким запалом Таня говорила, словно развод пережила не пять лет назад, а месяц. А может, еще не пережила вовсе.

— Тань, вот у меня еще нет ребенка, но я тебе точно могу сказать, что на котлеты мне тоже плевать.

— Ладно, — Таня нервно отбросила полотенце, которым вытирала руки. Словно не его, а мысли непрошенные о своем муже отбрасывала. — Денис, я надеюсь, не мотает тебе нервы из‑за сухих отбивных?

— Дени — и–с? — Юля удивленно протянула гласные. — Не — е–ет. Пусть только попробует, — усмехнулась. — А вообще нет. Никогда он ничего плохого о моих кулинарные способностях не говорит, хотя сам с большими претензиями. Он может сказать: «Интересно». Но теперь я точно знаю, что если он какое‑то блюдо оценил как «интересное», то можно смело все выбрасывать в мусорное ведро, он есть это не будет.

— Денис с претензиями, потому что так воспитан. Он так привык. У нас папа всегда готовил много и вкусно, когда я подросла, стала ему помогать, а потом вообще кухню на себя взяла.

— Так, коро — о–че… Ты не съезжай с темы. Я тебя вообще не об этом спрашивала. У меня есть кому отбивные для Шаурина пожарить, если что.

Таня засмеялась. Юльку не так‑то легко сбить с выбранного направления. Не удалось и ей сменить тему.

— А что нам разбираться? — уклончиво начала. — Мы после… — оборвалась, потому что на кухню вбежала Настя, сразу нацелившись на вазочку с конфетами, — ну ты поняла… Не можем нормально общаться.

Юля подождала, пока Настя снова убежит в свою комнату.

— Понятное дело. После секса люди становятся либо любовниками, либо друзьями. А вы и не любовники, но уже и не друзья. Зависли в пространстве.

Таня так тяжело вздохнула, что Юля не выдержала и съязвила:

— Ой, вот только не надо сейчас сакраментального «все, что произошло было ошибкой» и так далее по списку. Ты свободная женщина — пользуйся моментом.

— Угу, — гмыкнула Татьяна, — уже воспользовалась раз. Нам с тобой вдвоем пить нельзя, сразу на подвиги тянет. Надо кого‑то третьего, чтобы остановить это безобразие.

Юлька весело рассмеялась:

— Да, в тот раз «третьим» так удачно оказался Вуич! Блин, Танюха! — Юлька вскочила со стула и порывисто обняла Таню. — Я тебя так люблю! Так хочу, чтобы ты была счастлива! Лёнька, он же такой здоровый бычара, такой сильнючий, его только пользовать и пользовать. — Юля села рядом и взглянула на Таню веселыми искрящимися глазами. — Тебе же понравилось… чего ты теряешься?

— Да прям… — отмахнулась Таня, чувствуя, что заливается румянцем.

— Я тебе точно говорю, я Лёньку как свои пять пальцев знаю.

Таня засмеялась, а потом сдержанно сомкнула губы и чуть пригнулась к Юле:

— Зато теперь я точно знаю, почему у него куча баб. Там есть чему возрадоваться.

Кухня взорвалась от смеха. Смех был такой звонкий и громкий, что Настя не усидела на месте и ворвалась в комнату.

— Ну скажите мне, — захныкала она. — Я тоже хочу посмеяться.

— Настюша, да и говорить особо нечего, — с трудом успокоившись, проговорила Юля, — мы с твоей мамой просто решили… возрадоваться, — и снова залилась смехом.

Таня расхохоталась следом. И только Настя с недоумением поглядывала то на Юлю, то на маму. Потом покрутила пальцем у виска и ушла к себе.

Следующее утро выдалось беспокойным и хлопотливым. Но не потому что был тому повод, или дел вдруг навалилась куча. Совсем нет. Все лишь от внутреннего волнения.

И ничего Таня с собой поделать не могла. Проснулась раньше будильника, долго лежала глядя в потолок. Занять бы себя, да нечем: вещи собраны, Настя со вчерашнего дня у деда.

Пока принимала душ и завтракала, немного успокоилась. Негромко включила телевизор. Как обычно, в канун Дня Победы зрителей развлекали военными фильмами. Порылась в косметичке, посмотрелась в маленькое зеркальце. Да, мышь серая она и есть мышь серая. Губы тонкие, ресницы бесцветные. Единственное, чем природа ее несомненно наградила, так это чистой ровной кожей. Хоть и бледная она, кожа, — даже загар толком не липнет. Ну и ладно…

Таня достала тушь и глянула на часы. До десяти утра еще полчаса. Скоро должен подъехать Лёня. Почему‑то ждала, что он позвонит. Но в назначенный час звонка не произошло. Его и чуть позже не случилось. Минут пятнадцать одиннадцатого выглянула в окно и увидела внизу Лёнькину машину. А потом и самого Лёньку. Он выбрался из джипа и закурил. Ответил кому‑то по телефону. Таня наблюдала за ним как в ступоре. Почему‑то не могла оторвать глаз.

Интересно, и как давно он подъехал? Это Денис ей сказал быть готовой к десяти, а с Лёнькой они не созванивались, вот она и подумала, что он должен сообщить, как подъедет. А он не позвонил, просто ждал ее в машине у подъезда.