– Да, есть там одна. Всюду нос надо сунуть. Она подслушала и другим сказала. Привела какого-то мужика с родинкой. Они стали возмущаться. Отец отправил меня в комнату, сказал, что все решит. Пытался договориться с ними. Сказал, что сын с головой не дружит, бредит и так далее. Якобы я из психушки сбежал, и у меня глюки. Но никого не убивал. Но они, наверно, не поверили. А может, он боялся, что потом шумиха поднимется, если расчлененное тело найдут. Я ведь красовался ему, что голову отрубил сам, прямо как он. И какая она красивая была, эта голова… Знаешь, – вдруг сказал он мне, – голова лучше тела. Она немая. Когда тела нет. – «Логично», – чуть не брякнула я. – И не смеется, – добавил Данила. – Но при этом такая же красивая, как и была с телом. Сечешь?

– Не очень, – честно ответила я.

– Ну и дура. Как ты загадку решишь, если я не решил?

– А что за загадка-то?

– Батя отвез меня на катере на материк. Успел до непогоды. Сказал, что сам во всем разберется. А я должен ехать к родне и не говорить, что был у него. Он сказал, что исчезнет на время. Я предложил тоже спрятаться у родственников со мной. Я понял, что он хочет сделать. Он же яд у меня отобрал. А он сказал, что меня-то, вполне возможно, никто не ищет, а его точно будут искать. И у родственников в Якутии в первую очередь будут, когда он исчезнет. Он сказал, все должны думать, что он умер. Но у него есть план, где отсидеться. И сказал, что оставит подсказки в журнале для нас с Димкой. – Шмыгнув носом, Данила посмотрел на меня – наверно, впервые за последние двадцать минут, когда он самозабвенно рассказывал свою историю. – Вот ты и должна понять, куда он направился. Не дашь адрес – умрешь.

И он стукнул кулаком по таймеру, напоминая, что время мое, увы, ограничено. До конца моей жизни оставалось 148 минут.

– Данила, послушай меня. Прошло пятнадцать лет! Вдруг он правда…

– Нет! Он жив, ясно?!

Ясно. Ясно, что ты полоумный маньяк, у которого толком не было семьи. Я ничего не могу сказать про бабушку с дедушкой, видимо, это они вас воспитывали, пока папа таскался по отдаленным объектам, а мама крутила любовь с иностранцами. Я понимаю, что отец нашел в себе силы помочь избавиться от тела. Я понимаю, что отец, в отличие от матери, не отвернулся от сына-маньяка. Я понимаю, что отец даже убил шестерых, чтобы тебя, тварь, спасти от тюрьмы. То есть не понимаю, конечно, я бы такого не сделала, если я уж родила тварь и воспитала тварь, то пусть эта тварь отправляется на принудительное лечение, если суд решит, что оно требуется, или в места не столь отдаленные. Но зато отдаленные от нормальных людей, которые ходят по улицам и не хотят быть зарубленными топором. Я имела в виду, что я понимаю его любовь к отцу и преданность. Но от папаши нет ни слуху ни духу целых пятнадцать лет! А если он жив, он не кипит желанием общаться с детьми, ведь он-то их легко мог найти. Значит, от чудесного создания по имени Даниил Дроздов отказалось аж двое родителей. Но я ему не могу этого сказать, вот в чем дело. Он снова схватится за топор. Что ж я такая невезучая, а? В первый раз решила загадку, но не смогла рассказать младшему брату. Теперь вот, кажется, подобралась к отгадке второй задачки, но снова не могу поделиться соображениями. А отгадка, я думаю, заключается в том, что нет никаких подсказок в его записях. Я их читала. И читали все те, кто был до меня. Если он сказал, что напишет в журнале, значит, это тот самый последний журнал, который Дмитрий и Даниил в отсканированном и распечатанном виде абсолютно всем желающим давали почитать, присовокупив к досье. Но делать нечего. Придется изображать бурную мозговую деятельность. А что если…

Я вдруг ощутила внутри непонятное волнение. Голова прошла, тошнота отступила. Конечности уже не дрожат. Уверена, что сейчас нормально смогу встать и пройтись. Я все потому, что я вдруг подумала: что если Дроздов реально жив и реально оставил подсказки? Просто он, боясь, что будет следствие и что полиция быстро выйдет на его след, так сильно зашифровал свои записи, что никто не смог разобраться. Никто до меня.

Вау, со мной правда что-то не то. Меня не волнует маньяк с топором по соседству. Меня не волнует, что после отгадки меня, скорее всего, опустят вниз в ту самую кладовку в безголовом виде, а мое милое личико останется в сохранности в спирте в банке на полке. Меня не волнует, что у нас в наличии труп в коридоре, который своей кровью запачкал все стены и полы, по которым нам теперь придется ходить. Меня волнует только эта загадка.

Я хочу ее разгадать.

* * *

Я вернулась в библиотеку почти бегом. Голова не только больше не кружилась, но мыслила как никогда ясно. Я открыла последние страницы досье Дроздова. Тогда мне это казалось бредом буйнопомешанного. Учитывая, что, написав это, он отравил всех своих коллег, кто может меня винить в неверном диагнозе? Однако он перехитрил всех. Он составил план побега, маршрут, и зашифровал его в своих последних записях.