Пыльный ветер, который весь день то нагонял облака, то очищал залитые солнечным светом небеса, заставлял пригибать голову. Не сбавляя шага, парень полез в карман за сигаретами. Лежавший там же шнурок, как и всегда, приветственно коснулся его пальцев. Карни выпутался из него и достал сигареты, но резкие порывы ветра не давали спичкам загораться, а руки, казалось, не могли справиться с такой простой задачей и заслонить огонек. Пройдя чуть дальше, Карни свернул в проулок, чтобы прикурить. Там его и поджидал Поуп.

– Ты прислал цветы на похороны? – спросил бродяга.

Инстинкты велели Карни развернуться и бежать. Но залитая солнцем улица была всего в нескольких ярдах. Здесь он был в безопасности, а разговор со стариком мог оказаться познавательным.

– Не прислал? – снова спросил Поуп.

– Нет, – ответил Карни. – Что ты здесь делаешь?

– То же, что и ты, – пришел посмотреть, как пацан горит.

Поуп ухмыльнулся, выражение его жалкого, грязного лица сделалось отвратительным до невозможности. Он был все тем же мешком с костями, что и две недели назад в туннеле, но теперь его фигура источала угрозу. Карни обрадовался, что за спиной светит солнце.

– А еще – увидеть тебя.

Карни предпочел промолчать. Он чиркнул спичкой и закурил.

– У тебя есть кое-что, принадлежащее мне, – сказал старик, но его собеседник не выказал ни малейшего чувства вины. – Верни мои узлы, парень, пока не натворил чего-нибудь по-настоящему страшного.

– Не понимаю, о чем ты, – ответил Карни.

Его взгляд неохотно сосредоточился на Поупе: замысловатое лицо старика невольно притягивало к себе. Заваленный мусором проулок дрогнул. Наверное, облако закрыло солнце. Фигура старика слегка потемнела.

– Глупо было пытаться меня обокрасть, парень. Конечно, я показался легкой добычей. Сам виноват, больше такое не повторится. Видишь ли, иногда мне бывает одиноко. Уверен, ты это понимаешь. А когда мне одиноко, я начинаю пить.

Хотя Карни прикурил сигарету всего несколько секунд назад, она успела догореть до фильтра, а ведь он и затяжки не сделал. Парень уронил окурок, смутно сознавая, что из реальности этого крошечного переулка вынимали и время, и пространство.

– Это был не я, – пробормотал он. Детская манера защищаться от любых обвинений.

– Нет, ты, – властно ответил Поуп. – Давай не будем тратить силы на выдумки. Ты обокрал меня, а заплатил за это твой товарищ. Ты не можешь исправить вред, что вы причинили. Но способен предотвратить грядущее зло, если вернешь то, что принадлежит мне. Немедленно.

Карни сам не заметил, как его рука потянулась к карману. Ему хотелось выбраться из ловушки, пока та не захлопнулась. А самый простой способ – отдать Поупу его собственность. Однако пальцы мешкали. Почему? Из-за безжалостного взгляда этого Мафусаила? Или потому, что, вернув себе узелки, старик полностью контролировал бы оружие, которое, в сущности, убило Кэтсо? Но скорее всего – из-за того, что даже сейчас, рискуя собственным рассудком, Карни не хотел расставаться с единственным фрагментом тайны. Ведь он едва успел с ней повстречаться. Почувствовав это его нежелание, Поуп принялся напирать сильнее.

– Не бойся меня, – сказал он. – Я не причиню тебе вреда, если ты меня не вынудишь. Лучше бы уладить дело мирно. Еще одна смерть только привлечет ненужное внимание.

«Я, что же, на убийцу смотрю? – подумал Карни. – Он ведь такой грязный, такой до смешного жалкий». И все же слух спорил со зрением. Зернышко властности, которое Карни ощутил когда-то в голосе Поупа, проклюнулось и зацвело.

– Денег хочешь? – спросил старик. – Так, что ли? Успокоится твоя гордость, если я предложу тебе что-нибудь за хлопоты?

Карни недоверчиво оглядел его убогий наряд.

– О, – произнес Поуп, – может, я и не похож на богатея, но внешность бывает обманчива. И это, на самом деле, скорее правило, чем исключение. Возьмем, к примеру, тебя. На покойника ты не похож, но поверь мне, пацан, ты все равно что мертвец. И если продолжишь сопротивляться – точно помрешь, это я тебе обещаю.

Эти слова – такие сдержанные, такие четкие – именно тем и ошарашили Карни, что сорвались с губ Поупа. Две недели назад приятели поймали пьяного старика, растерянного и уязвимого, но теперь, протрезвев, он говорил как властелин. Точно обезумевший король, который нищим брел среди простолюдинов. Король? Нет, скорее священник. Что-то в природе его власти (и даже в имени) наводило на мысль о человеке, чьим источником силы было нечто посерьезнее простой политики.

– Еще раз, – произнес старик, – прошу отдать то, что принадлежит мне.

Он шагнул к Карни. Переулок превратился в узкий туннель, нависающий и давящий. Если бы не небо над головой, Поуп затмил бы все вокруг.

– Отдай мне узлы, – мягко убеждал голос. Тьма подступала. Карни видел перед собой лишь рот старика, его неровные зубы, серый язык. – Отдай их мне, вор, иначе пожалеешь.

– Карни?