Она с трудом сдерживалась, разговаривать не хотелось, хотелось сжаться в комочек и по-детски громко, никого не стыдясь разреветься. Потому что страшно! Потому что Лены и Риты больше нет! Потому что никто не застрахован от того, чтобы у него вот так, жестоко и безжалостно отняли жизнь! Потому что Май сейчас так близко и одновременно далеко! потому что она тосковала по нему целых полгода, а он сейчас снова уйдёт из её жизни, ни о чём не жалея!

Арбенин вздохнул, заметив её состояние. Рука сама потянулась к девушке в естественном желании обнять, успокоить, которое, впрочем, возникало у него крайне редко, но, повинуясь голосу разума, безвольно упала обратно. Нельзя — поймёт неправильно, да и ему сбой в эмоциях ни к чему, а учитывая почти стопроцентную вероятность прослушки… В общем нужно держать себя в руках, а руки подальше от неё как бы там ни хотелось чего-то другого.

— Ладно, не буду больше тебя мучить, отдыхай. Вспомнишь, позвони мне или Антону.

— Антону! — с вызовом заявила упрямица, и Май улыбнулся:

— Разумеется, Антону, я даже не сомневался, так, на всякий случай сказал. Ну, я пойду.

Она кивнула, не глядя в его сторону — предательские слёзы уже щипали глаза и в любой момент могли хлынуть ниагарским водопадом.

— Только двери обязательно замкни!

Она снова кивнула, чувствуя, как первая слезинка уже медленно сползает по щеке.

Арбенин постоял ещё немного и вышел. Разговор с Ангелиной ничего не прояснил в плане расследования, лишь усилил прежнее почти невесомое чувство вины и недовольства собой, доведя до вполне ощутимых размеров. Увы, девчонка не изменилась — всё та же упрямая наивная дурочка и вот это хуже всего! Как ни старался, он не мог вести себя с ней как с посторонней, а просто вычеркнуть из своей жизни как тогда, летом, сейчас не получится. По крайней мере, до конца расследования. Май с досадой пнул ногой консервную банку, мирно лежащую на асфальте. Чёрт бы побрал этого Холмса! К Рюмину он, видите ли, поехал! Вот в следующий раз пускай сам с ней разбирается!

— Ужасно! Ужасно! — с трудом подавляя рвущийся наружу энтузиазм, заключил Рюмин, посмотрев снимки новой «королевы». — А ведь Леночку я мог бы спасти, если бы вас предупредил, но, клянусь, я понятия не имел, как её зовут. Многие мои клиенты предпочитают называться сценическими псевдонимами, им так комфортнее, а я не возражаю. Зачем давить на человека бюрократической волокитой? Моё дело — вернуть ему покой, устранив разлад души и разума.

— Я вас понял! — нетерпеливо перебил его Антон. — Скажите, есть ли что-то общее в психологических портретах жертв? Ведь вы знали обеих.

— Да, всё как я вам говорил: молодые, довольно известные девушки, отличающиеся некоторой жестокостью в обращении с окружающими. Пока всё сходится.

Антона покоробило это «пока», оно наводило на мысли о неизбежном продолжении «сериала».

— И в чём проявлялась жестокость Невезухиной?

— Она увела мужа у родной матери, то бишь своего отчима, а через несколько месяцев бросила. Мать его обратно не приняла, тот спился, да и несчастную женщину, по-моему, постигла та же участь.

— Неужели девушка сама вам об этом рассказала? — не поверил Антон.

— Мне рассказывают больше, чем исповеднику в церкви, — самодовольно улыбнулся Виталий Павлович. — Иногда такого наслушаешься! А Лена вовсе не считала свой поступок ужасным. По её мнению, мать неправильно распоряжалась деньгами отчима, вернее фактически не имела к ним доступа, вот девятнадцатилетняя девица и нашла способ, получить к ним доступ лично.

— Девушки могут быть жестоки.

— Все мы можем быть жестоки в определённых обстоятельствах, — мягко поправил психолог. — Это заложено в нашей генетической памяти — наследство от предков воинов и охотников.

— Гм… ну вам виднее, а по какому поводу она вообще к вам обратилась? Совесть замучила?

Рюмин грустно улыбнулся:

— Нет, болезнь под названием «угрызения совести» Елену никогда не беспокоила, а обратилась она ко мне просто потому, что в круге её общения это считалось данью моды.

— Посещение психолога? — удивился Антон.

— Элитного дорогостоящего психоаналитика, — с достоинством поправил Валерий Павлович. — В Америке — это давно стало нормой, а у нас только входит в моду, да и то в определённых кругах.

Антон не стал спорить, вспомнив, что его мать тоже периодически «отдаёт дань моде».

— Валерий Павлович, во сколько вы вчера ушли с презентации?

— Не помню, — удивился психолог, — примерно в половине одиннадцатого, я обещал жене вернуться не поздно — она приболела и не смогла пойти со мной. А почему вы спрашиваете?

— Работа у меня такая, у вас своя специфика, у меня — своя.

Брови психолога удивлённо поползли вверх.

— Вы меня подозреваете? Неожиданно! Но, знаете, это даже интересно! А какой материал для моей диссертации!

Антон только головой покачал.

— Вы, несокрушимый оптимист, доктор!

— А как же иначе, только тем и спасаюсь. Позитивный взгляд, знаете ли, здорово облегчает существование!

— Верю на слово. Валерий Павлович, мне понадобится список всех ваших клиенток, подходящих под описание жертв маньяка и как можно скорее. За час управитесь?