Не быть, а течь в удел досталось нам,И, как в сосуд, вливаясь по путиТо в день, то в ночь, то в логово, то в храм,Мы вечно жаждем прочность обрести.Но нам остановиться не дано,Найти на счастье, на беду ли дом,Везде в гостях мы, все для нас одно,Нигде не сеем и нигде не жнем.Мы просто глина под рукой творца.Не знаем мы, чего от нас он ждет.Он глину мнет, играя, без конца,Но никогда ее не обожжет.Застыть хоть раз бы камнем, задержаться,Передохнуть и в путь пуститься снова!Но нет, лишь трепетать и содрогатьсяНам суждено, – и ничего другого.Для них, наивных, непоколебимых,Сомненья наши – просто вздор и бред.Мир – плоскость, нам твердят они, и нетНи грана правды в сказках о глубинах.Будь кроме двух, знакомых всем извечно,Какие-то другие измеренья,Никто, твердят, не смог бы жить беспечно,Никто б не смог дышать без опасенья.Не лучше ль нам согласия добитьсяИ третьим измереньем поступиться?Ведь в самом деле, если верить свято,Что вглубь глядеть опасностью чревато,Трех измерений будет многовато.Мы жизнью духа нежною живем,Эльфической отдав себя мечте,Пожертвовав прекрасной пустотеСегодняшним быстротекущим днем.Паренья мыслей безмятежен вид,Игра тонка, чиста и высока.Но в глубине души у нас тоскаПо крови, ночи, дикости горит.Игра нам в радость. Нас не гонит плеть.В пустыне духа не бывает гроз.Но втайне мы мечтаем жить всерьез,Зачать, родить, страдать и умереть.Берем перо, легко наносим знакиНа белый лист уверенной рукой.Они ясны. Понять их может всякий,Есть сумма правил для игры такой.Но если бы дикарь иль марсианинВперился взглядом в наши письмена,Ему б узор их чуден был и странен,Неведомая, дивная страна,Чужой, волшебный мир ему б открылисьИ перед ним не А, не Б теперь,А ноги б, руки, лапы копошились,Шел человек, за зверем гнался б зверь,Пришелец, содрогаясь и смеясь,Как след в снегу, читал бы эту вязь.Он тоже копошился, шел бы, гнался,Испытывал бы счастье и страданьяИ, глядя на узор наш, удивлялсяМногоразличным ликам мирозданья.Ведь целый мир предстал бы уменьшеннымВ узоре букв пред взором пораженным.Вселенная через решетку строкОткрылась бы ему в ужимках знаков,Чей четкий строй так неподвижно-строгИ так однообразно одинаков,Что жизнь, и смерть, и радость, и мученьяТеряют все свои несовпаденья.И вскрикнул бы дикарь. И губы самиЗапричитали б, и, тоской объятыйНесносною, он робкими рукамиРазвел костер, бумагу с письменамиОгню принес бы в жертву, и тогда-то,Почувствовав, наверное, как вспятьВ небытие уходит морок зыбкий,Дикарь бы успокоился опять,Вздохнул бы сладко и расцвел улыбкой.То, что вчера лишь, прелести полно,Будило ум и душу волновало,Вдруг оказалось смысла лишено,Померкло, потускнело и увяло.Диезы и ключи сотрите с нот,Центр тяжести сместите в стройной башне —И сразу вся гармония уйдет,Нескладным сразу станет день вчерашний.Так угасает, чтоб сойти на нетВ морщинах жалких на пороге тлена,Любимого лица прекрасный свет,Годами нам светивший неизменно.Так вдруг в тоску, задолго до накала,Восторг наш вырождается легко,Как будто что-то нам давно шептало,Что всё сгниет и смерть недалеко.Но над юдолью мерзости и смрадаДух светоч свой опять возносит страстно.И борется с всесилием распада,И смерти избегает ежечасно.Согнувшись, со стекляшками в рукеСидит он. А вокруг и вдалекеСледы войны и мора, на руинахПлющ и в плюще жужжанье стай пчелиных.Усталый мир притих. Полны мгновеньяМелодией негромкой одряхленья.Старик то эту бусину, то ту,То синюю, то белую берет,Чтобы внести порядок в пестроту,Ввести в сумбур учет, отсчет и счет.Игры великий мастер, он немалоЗнал языков, искусств и стран когда-то,Всемирной славой жизнь была богата,Приверженцев и почестей хватало.Учеников к нему валили тыщи…Теперь он стар, не нужен, изнурен.Никто теперь похвал его не ищет,И никакой магистр не пригласитЕго на диспут. В пропасти временИсчезли школы, книги, храмы. Он сидитНа пепелище. Бусины в руке,Когда-то шифр науки многоумной,А ныне просто стеклышки цветные,Они из дряхлых рук скользят бесшумноНа землю и теряются в песке…Мрак первозданный.Тишина. Вдруг луч,Пробившийся над рваным краем туч,Ваяет из небытия слепогоВершины, склоны, пропасти, хребты,И твердость скал творя из пустоты,И невесомость неба голубого.В зародыше угадывая плод,Взывая властно к творческим раздорам,Луч надвое все делит. И дрожитМир в лихорадке, и борьба кипит,И дивный возникает лад. И хоромВселенная творцу хвалу поет.И тянется опять к отцу творенье,И к божеству и духу рвется снова,И этой тяги полон мир всегда.Она и боль, и радость, и беда,И счастье, и борьба, и вдохновенье,И храм, и песня, и любовь, и слово.Гостя в горах, в стенах монастыря,В библиотеку в час вечерни раннейЗабрел я как-то. Багрецом заря,Высвечивая тысячи названий,На корешках пергаментных горела.И я, придя в восторг, оцепенелоВзял том какой-то и поднес к глазам:«Шаг к квадратуре круга». Ну и ну! —Подумал я. Прочту-ка! Но взглянуСперва на этот, в коже, с золотымТисненьем том и с титулом таким:«Как от другого древа съел Адам».Какого же? Конечно, жизни. Ясно,Адам бессмертен. Значит, не напрасноСюда пришел я! И еще заметилЯ фолиант. Он ярок был и светел,С цветным обрезом толстым, многолистнымИ пестрым заголовком рукописным:«Всех звуков и цветов соотношенья,А также способы переложеньяЛюбых оттенков цвета в ноты, звуки».О, как хотелось мне азы наукиТакой постичь! И я почти уж верил,Прекрасные тома перебирая,Что предо мной библиотека рая.На все вопросы, что меня смущали,Что мозг мой, возникая, иссушали,Здесь был ответ. Без жертв и без потерьЗдесь давний голод утолить я мог.Здесь каждый титул, каждый корешокСулил победу над духовной жаждой.Ведь каждый к знаньям отворял мне дверьИ обещал плоды такие каждый,Каких и мастер редко достигает,А ученик достичь и не мечтает.Здесь, в этом зале, был нетленный, вечныйСмысл всех наук и песен заключен,Творений духа свод и лексикон,Настой густейший мудрости конечной,Здесь, в переплетах, предо мной лежалиКлючи ко всем вопросам вековым,К загадкам, тайнам, чудесам любым,И все ключи тому принадлежали,Кто призван был увидеть их теперь.И положил я на пюпитр для чтеньяОдну из книг, дрожа от нетерпенья,И без труда священных знаков стройВдруг разобрал. Так с незнакомым деломВо сне шутя справляешься порой.И вот уже летел я к тем пределам,К тем сферам звездным, где в единый кругСходилось все, что виделось, мечталось,Мерещилось в пророчествах наукТысячелетьям. И сойдясь, сцеплялось,Чтоб вновь затем другими откровеньямиВесь этот круг открывшийся пророс,Чтоб вновь и вновь за старыми решеньямиНеразрешенный ввысь взлетал вопрос.И вот, листая этот том почтенный,Путь человечества прошел я вмигИ в смысл его теорий сокровенныйСтарейших и новейших враз проник.Я видел: иероглифы сплетались,Сходились, расходились, разбегались,Крутились в хороводе и в кадрили,Все новые и новые творилиФигуры, сочетанья и значеньяПо ходу своего коловращенья.Но наконец глаза мои устали,И, оторвав их от слепящих строк,Увидел я, что я не одинок:Старик какой-то рьяно в этом залеТрудился, архиварий, может быть,У полок он усердно делал что-то,И захотелось мне определить,В чем состояла странная работаЕго увядших рук. За томом том,Увидел я, он извлекал, потомПо корешку знакомился с названьем,Затем к губам своим бескровным ловкоТом подносил и, старческим дыханьемОтогревая буквы заголовка —А заголовки окрыляли ум! —Стирал названье и писал другое,Совсем другое собственной рукою,Потом опять брал книгу наобум,Стирал названье и писал другое!Я долго на него в недоуменьеГлядел и снова принялся за чтеньеВолшебной книги той, где встала былоЧреда картин чудесных предо мною,Но мне теперь ее увидеть сноваНе удавалось. Меркло, уходилоВсе то, что так осмысленно и славноМне поднимало дух еще недавно.Все это вдруг какой-то пеленоюПодернулось, оставив предо мноюЛишь тусклый блеск пергамента пустого,И чья-то на плечо мое рукаЛегла, и я, увидев старикаС собою рядом, встал. Он книгу взялМою, смеясь. Озноб меня пробрал.Он пальцами, как губкою, потомПровел по ней. Макнул перо в чернила,И без помарок новыми названьями,Вопросами, графами, обещаньямиОно пустую кожу испещрило.И старец скрылся с книгой и пером.Благочестивые вожди сначалаУ смертных были. Меру, чин и ладОни блюли, когда, творя обряд,Благословляли поле и орала.Кто смертей, жаждет справедливой властиНадлунных и надсолнечных владык,Они не знают смерти, зла, несчастий,Всегда спокоен их незримый лик.Полубогов священная плеядаДавно исчезла. Смертные одниВлачат свои бессмысленные дни,Нет меры в горе, а в веселье лада.Но никогда о жизни полноценнойМечта не умирала. Среди тьмыВ иносказаньях, знаках, песнях мыОбязаны беречь порыв священный.Ведь темнота, быть может, сгинет вдруг,И мы до часа доживем такого,Когда, как бог, дары из наших рук,Взойдя над миром, солнце примет снова.На склоне жизни облекая в словоДум и занятий многолетних мед,Из понятого и пережитогоСтарик свой труд итоговый плетет.С мечтой о славе свой затеяв труд,Намаявшись в архивах и читальнях,Юнец-студент спешит вложить в дебютВсе глубину прозрений гениальных.Пуская из тростинки пузыриИ