— Увы, я не знаю. Он не пускает меня к себе. Если я не умру полностью, я попытаюсь узнать ответы на твои вопросы, но на это потребуется время. Может, много времени. Когда я найду ответы, я дам тебе знать, но тебе нужно будет снова умереть. Это опасно, есть вероятность, что ты никогда уже не вернешься, но другой возможности встретиться у нас нет. Я не говорю тебе «прощай», брат…

Он бросил на меня последний взгляд, полный страдания, нырнул в темноту, и светильник погас.

Вдруг листья деревьев зашумели, словно на них подул сильный ветер, и я полностью погрузился в темноту. Посмотрел на небо, но там не было звезд. Чернота, как жидкая смола, облепила меня, и я, теряя опору под ногами, полетел в пустоту. Бурлящий и свистящий звук клокотал в моих ушах, чудовищный водоворот трепал меня из стороны в сторону. Вода, черная и густая вертела меня, как барана на вертеле. И я почему-то вспомнил последнюю встряску отца.

«Хорошо, что умер, иначе мне снова пришлось бы умереть, — подумал я. — Брат сказал мне, что я оживу, значит, нечего бояться, нужно как-то выбираться отсюда».

Взмахнув руками, как птица, я двинулся вперед, еще раз взмахнул и через некоторое время вынырнул на поверхность. Повсюду была вода, и снова на небе появились звезды.

— Помогите, помогите! — закричал детский голос. Он был очень тонким и практически безжизненным.

Где-то тонул ребенок. Это была девочка.

Я поплыл на крик, разгребая руками черную, невероятно холодную воду. Странно, что я знал, как плыть, ведь я не умел плавать.

— Где ты? — крикнул я.

— Здесь, — в темноте мелькнула белая ладошка, — я здесь, помогите!

Подплывая туда, я с ужасом увидел, что над головой ребенка возникло что-то большое, похожее на огромное весло, и оно со всей мощью опустилось на ее голову. Девочка хрипнула и погрузилась в воду. Потом опять удар, весло опускалось на ее голову с беспощадностью, вызывая всплески и водоворот, пока девочка не затихла, исчезнув в черной толще воды.

Недолго пребывая в оцепенении от ужаса, я почувствовал, как кто-то схватил мою ногу и потянул вниз. И в который раз я порадовался, что умер: Мертвая девочка в белом праздничном платье, с раздробленной головой, держалась за мою ногу и тащила на дно. Она улыбалась окровавленной улыбкой и шептала: «Тебе понравится там. Мы будем играть вместе». Но тут какая-то могучая рука схватила меня за шиворот и как хлипкого котенка, вырвав из цепких рук девочки, вытащила на поверхность.

— Вставай Иларий, вставай, пора, — открыв глаза, я увидел, что снова был в доме. Освещенный лунным светом на кровати, рядом со мной, сидел Бахмен.

— Бахмен, это ты?

— Да, это я. Все хорошо. Ты побродил неплохо. Пора возвращаться.

— Но где я был? Что это все значит?

— Это тебе придется узнать. Мне пришлось вернуть тебя обратно, иначе было бы поздно.

— Бахмен, ты спас меня.

— Нет, пока еще не спас. Я не могу тебя спасти. Только ты сам. Держись, мой мальчик.

15.

Яркий луч солнца вонзался в мои глаза раскаленным острием. Мне понадобилась неимоверная сила, чтобы разлепить веки. Передо мной было окно, в котором вовсю разгоралось солнце, деревянная лавка, старая каменная печь, обсыпавшаяся в некоторых местах, грубо сколоченная дверь. По всей видимости, я был жив, но чтобы это осознать, мне пришлось несколько минут, не моргая, смотреть вперед. Любое движение глаз причиняло мне боль. Тело тряслось так сильно, словно я был в тяжелом эпилептическом припадке. И я снова чувствовал холод, я замерз, но с кровати подняться не мог: руки и ноги не слушались меня, будто они больше мне не принадлежали. Дернулась рука — двигается. Худые ноги прилипли одна к другой и онемели. Мне казалось, что я дернусь и, наконец, встану, но я все никак не мог. Иногда тяжелые веки снова закрывались, и я засыпал, не осознавая того. Мне казалось, что я бродил, топил печь, пил воду с большим наслаждением. Сначала одну кружку, потом вторую, я все пил и никак не мог напиться. Надел теплый бушлат Бахмена, и мне стало очень тепло.

— Тут-тук-тук, солнце давно стоит, а хозяин все еще спит. Вставай! — гаркнул мерзкий голос. — Тебя что, не учили гостей встречать?

Я вернулся к осознанию того, что все это время я еще спал.

— Ну и бедлам здесь. Да и холодина какая! Где Бахмен, а? Прибили лопатой и закопали беднягу? Ну, чего ты молчишь и смотришь на меня одним глазом? Вставай! Я сюда не шутки пришел шутить, — Милон подскочил ко мне и с силой отлепил от лавки, как прилипшую ко льду дохлую тушу барана. — Ого! Да ты выглядишь так же отвратительно, как и моя бабка перед смертью! Да и жаром от тебя веет сильнее, чем от котла с грешниками в аду. Знатно же ты захирел. Что? Ты что-то хочешь? Не могу понять…

— Воды, — мне удалось разлепить слипшиеся, запеченные губы.

— Эй, Малый, зачерпни-ка в колодце воды, — приказал он высоченному детине, с интересом заглядывающему в дом.

Когда Милон поднес к моим губам кружку с ледяной водой, я жадностью глотнул, и вода обожгла мои воспаленные гланды.