В семье Ладо было четверо детей: семнадцатилетний Тито, потом Тина, Софико моего возраста, и самым маленьким был Мамука пяти лет. Глядя на них, я узнал, что братьям и сестрам не обязательно враждовать и ссориться, что отцу или матери не обязательно выделять кого-то одного из них, ведь их любви хватит на всех. И самым необычным для меня было то, что все дети, за исключением, конечно, маленького Мамуки, ходили в школу.

Как быстрая тень пробегающего по холмам облака, я прошмыгнул до прихожей, запрыгнул в свои старые калоши, накинул прорезиненную куртку и ускоренным шагом направился в сторону дома Ладо. Ноги увязали в размокшей дороге, комки грязи отлетали и норовили залететь внутрь, и уже скоро я почувствовал, как по моим голым пяткам и пальцам размазываются сырые и противные комки земли.

— Дядя Ладо! — закричал я через забор. — Дядя Ладо!

В дверях дома скоро показалась высокая фигура мужчины.

— Иларий, что случилось? — обеспокоенно спросил он.

— Дядя Ладо, у вас же есть книги? — я решил не церемониться.

— Книги? — брови грузина удивленно поползли вверх. — Есть, а что?

— Дайте, пожалуйста, одну, любую, почитать. Мне просто почитать! — я готов был упасть прямо в грязь и умолять его.

— Почитать? Да ты же не умеешь читать или научился?

— Научился, дядя Ладо, научился!

— Да не кричи ты так, я же не глухой, — он радушно улыбнулся. — Раз научился, значит, найду тебе книгу. Пойдем в дом. Я уж-то думал, война началась.

На пороге, когда я снял свои калоши, он с укоризной покачал головой, увидев мои грязные ноги, и заставил вытереть их мокрой половой тряпкой.

— Так, какую бы тебе дать, — сказал он, озадаченно стоя возле шкафа с книгами. — Дам-ка я тебе самую лучшую и интересную книгу, мою любимую. Только смотри, к ней нужно относиться бережно, — он ухмыльнулся в черные пышные усы, ласково потрепал меня за волосы и протянул книгу с изображением тигра.

— Ух ты, с картинками! — я ликовал. Но как только я взял книгу в руки, случилось что-то плохое: знаки красного цвета, выдавленные на обложке, не слились в слово. С замиранием сердца и с болью в глазах, открыв первую страницу, я уставился на серый лист. Там было также — черные, выстроенные в ряды загогулины, не имевшие для меня никакого смысла. В тот момент я ощутил отчаяние сравнимое с полной потерей зрения. Лихорадочно я переворачивал страницу за страницей, и везде было одно и то же — ужасающее непонимание.

— Что-то не так? — спросил испуганно Ладо. — Тебе она не нравится?

— Нет, мне очень нравится ваша книга, спасибо большое, — я вытер нос рукавом курки и почувствовал, как щемящая досада все сильнее охватывала меня, что вот-вот я мог расплакаться.

— Тогда что случилось?

— Я… я нечаянно. Мне она уже не нужна.

— Но почему?

— Потому что я не умею читать. Простите меня, что побеспокоил вас. Я просто думал, что научился. Я пойду.

Засунув свои голые ноги обратно в мокрые калоши, я, сгорбившись, вышел из дома и услышал, как Ладо прошептал: «Бедный мальчик».

4.

Ночью мне снился сон: я листаю книгу и пытаюсь понять написанное, но все страницы то оказываются пустыми, то я не могу расцепить слипшиеся листы, то буквы разбегаются и мне приходится их собирать. Проснулся я с гудящей, болезненной головой.

Утром к нашему дому, неловко ковыляя, подошел Бахмен. На нем неизменно были его потрепанные штаны, залатанные на коленках, серая рубаха, затертая от многочисленных стирок, и картуз, настолько старый, что он расплывался, как блин на его лысой голове.

Погода с воскресенья практически не изменилась. Было сыро, моросил дождь, и земля неприятно чавкала под ногами. Мы выгнали овец на холмы и остановились возле той самой акации, где два дня назад я повстречал старика. За спиной у меня висела сумка, в которой лежала теплая еда, приятно греющая тело. На завтрак и обед у меня были мои любимые сырные лепешки. Они всегда у матери получались очень вкусными. Я достал две лепешки, одну дал Бахмену, а от своей отломил четверть и кинул Орику, и тот благодарно гавкнул. Мамины лепешки нужно было есть теплыми, потому что именно тогда появлялся мягкий сливочный вкус сыра.

— Эх, такие лепешки когда-то готовила моя жена, — вздохнул Бахмен, с наслаждением откусывая кусок и зажмуриваясь от удовольствия.

— Бахмен, скажи, а правда, что святые могут приходить к обычным людям, например, к таким как я?

— Святые? — удивился он. — Пожалуй, могут. Я, конечно, сам за свою немалую жизнь не встречал никого из святых, да слыхал, что говорят, будто они ходят по земле, обратившись нищим стариком, и просят у людей милостыню, помощь или приют. И горе тем, кто им откажет, и будет счастье тем, кто приютит и накормит. За доброе дело они могут излечить от болезни, калек поставить на ноги, слепого сделать зрячим или одарить еще какой-либо благостью.