— Вот то и говорю, что есть. Думаешь, почему я придумываю все эти немыслимые атрибуты и трюки? Да чтобы загонять себя, как зверя, чтобы у меня не было ни сил, ни мыслей, ни желаний. Там, на арене, я воюю, как гладиатор. Это для меня необходимость, а иначе… иначе я не знаю, что со мной произойдет. Я боюсь причинить Софи зло. Я люблю ее, но эта злоба к ней… — Герман сжал кулак и с ненавистью начал разглядывать его, словно там, внутри кулака, было все плохое, что мучило его, — эта беспричинная злоба раздирает меня изнутри. Что мне делать, друг? Ведь и ты и я знаем откуда все это взялось. Ведь я должен был подохнуть еще тогда, тринадцатилетним тощим и больным ребенком. Сейчас я живу и имею всю эту силу только благодаря, черт пойми, откуда-то взявшемуся старику. А ты задумывался, что он дал? Он дал нам возможность жить, но для чего? Может для того, чтобы потом, когда вырастем, чтобы мы совершили, что-то плохое? Мы могли просто умереть добрыми, наивными, не познавшими жизнь детьми, никому не совершившими зла. Мы были как ненужная шелуха для этого мира, которым заранее было предписано отыграть свою ничтожную роль и умереть. Знаешь, что я понял? Он вместе с даром и возможностью жить, подсадил внутрь нас свою личинку. Зло! Зло он подсадил, и теперь он требует свою дань, — он затянулся и, выпустив в холодный воздух кольцо дыма, внимательно посмотрел на меня. — С тобой что-нибудь подобное происходит?

Я отрицательно покачал головой.

— А как же твой дядя, что с ним случилось? — спросил он.

— Он умер, но это совсем другое дело, — сказал я, видя, что Герман с сомнением смотрит на меня.

— Да, как же, я помню… — усмехнулся он и продолжил: — Тогда, после твоего отъезда, старик больше не появлялся в нашем доме. Как только ты уехал, я сразу почувствовал, что он тоже ушел. Он словно был там только потому, что дожидался тебя. Мать с бабушкой вернулись домой только через месяц, когда Калинский был продан. Лану отец так и не нашел, но она все время тайно отправляла нам письма, так что мы знали куда она направилась. Мать все время просила ее вернуться, но она и слышать ничего не хотела. Она уже отправилась в столицу вместе с этим чертовым Давидом, — Герман со злостью сплюнул. — Там они и поженились. Только вот Давид оказался не тем, за кого себя выдавал. Лана писала, что занялась какой-то деятельностью, о которой нельзя было говорить, но мать навела справки, что сестра попала в какую-то преступную группировку, а Давид просто использовал ее в своих целях. Я всегда думал, что Лана слишком умная, чтобы попасться на такой крючок, но она, к сожалению, полюбила не того человека. Всех их потом поймали и судили. Мы ничем не могли ей помочь. Ее отправили в тюрьму на семнадцать лет, куда-то очень далеко. На тот момент она была беременна. Последнее ее письмо было отправлено из какого-то городишки, где она была во временном тюремном пункте. Она писала, что заболела и прощалась с нами. Бабушка очень переживала за нее и одним утром просто не проснулась. Мать поехала в тот город разыскивать сестру, но там след Ланы пропал. Сказали, что сестра умерла в дороге от воспаления легких, но это не точно было, потому что никаких официальных подтверждений ее смерти не было. Лана просто исчезла. Вот такая вот история…

Герман достал из кармана еще по одной сигарете.

— Мне очень жаль, что так случилось, — я попытался выразить сочувствие, понимая, что оно ничем не поможет, и Герман, замутненными глазами глядя вдаль, на крыши домов, продолжил:

— В этот период мы полностью разорились. Отец, как обезумевший стал пропивать последние деньги и тратить их на дешевых проституток. Мать слегла: трагедия Ланы ее сильно подкосила. Отец потом ушел к одной из своих шлюх, оставив мать практически без ничего. Я досматривал за ней последний год. Хорошо, что тогда я уже зарабатывал неплохие деньги. А потом я остался один. Так, вот, что я скажу тебе, Иларий, старик этот не помогал нам. Он просто дал нам отсрочку. Он уничтожил твою семью, мою семью. И чтобы ты сейчас не сказал, я знаю, что все, что произошло, это дело его рук. Если мне суждено было умереть в детстве, так лучше бы я умер, чем, нежели то, что случилось с моей семьей. Наши дары — это проклятье, они будут стремиться нас уничтожить любыми путями. Мой дар внушает мне ненависть к Софи, но он знает, что я не позволю ей причинить боль, поэтому я быстрее убью себя сам, прежде чем он возымеет надо мной силу.

— Прошу тебя не надо, Герман, — я дотронулся до его руки, — ты можешь ошибаться, ты не думал об этом? Что, если нет никакого проклятия, а все случившееся просто стечение обстоятельств? Ведь наши семьи не были идеальными. Все произошло так, потому что в них изначально было что-то неправильное, которое просто ждало своего выхода. Ты можешь ошибаться, потому что ни у меня, ни у Марии нет никаких злых мыслей. Мы наоборот наконец-то встретились друг с другом, и наша только жизнь начинает налаживаться. Может, ты просто устал и тебе нужно отдохнуть от бесконечных выступлений?

— Ха! — воскликнул он, — так значит Мария тоже из наших? Отчего-то я сразу так и решил, слишком она похожа на меня, мыслит так же. А вот ты — другой. Ты точно знаешь, что у нее нет дурных мыслей, что ее ничего не тревожит? Может, она убивает плохих детишек в своем интернате?