Но когда мы приехали туда, женщина в бигудях, открывшая на дверь, сказала, что ее дочь Лиза уже спит, и Аля к ней не приходила сегодня.

У нас оставалась надежда, что во время нашего отсутствия Аля вернется домой, но по приезду дом по-прежнему был пуст. Мария ходила по комнате, как загнанный зверь, поминутно бросая взгляд на настенные часы, и на каждое мое успокоительное слово, о том, что Аля могла где-то задержаться, резко отвечала: «Нет!».

— Нет, она не могла просто так куда-то уйти, не оставив записку. Она не гуляла никогда так поздно. Нет, Аля не могла так поступить со мной, и так заставить волноваться. Вдруг с ней что-то случилось? А я даже не знаю, где ее искать! Это все я виновата, я виновата, — бормотала она, чуть ли не ломая пальцы на руках, стискивая их до посинения, — я не должна была уходить, не помирившись с ней. Боже, если с ней что-то случится, я умру! Моя девочка, вернись, пожалуйста…

Когда стрелки часов показали полдвенадцатого, Мария не выдержала: она бросилась ко мне в объятия и зарыдала. Я сам уже не знал, чем ее утешить, так как понимал, действительно могло что-то случиться плохое. Нам оставалось только дождаться утра, чтобы идти в полицию. Мои размышления, в которых невольно всплывали жуткие картины о том, что может произойти с юной девочкой ночью в городе, и всхлипы Марии, прервал тихий, но настойчивый стук в дверь.

Мария встрепенулась, подскочила и бросилась к двери.

— Аля! — вскрикнула она, распахивая дверь. — Я так переживала, где …

Ее голос оборвался: за дверью стояла совсем не Аля, а молодой парень, лет девятнадцати, одетый в потрепанное пальто и фуражку на меху. Его лицо было с заострившимися чертами и с такими выпирающими скулами, словно их вылепил неумелый скульптор, а потом неловко подрезал, отчего они стали походить на край острой бритвы.

— Доброй ночи, Мария, — сказал он глухим, простуженным голосом. — Я тебя, наверное, потревожил, но я должен был прийти.

— Здравствуй, Фима, — испуганно ответила она.

— Я по делу пришел, — сказал он, и Мария нервно посторонилась, приглашая в дом.

— Нет, — покачал он головой, — я только пришел предупредить тебя. Дарко вернулся. Он вчера ко мне приходил, пытался разузнать, где ты живешь. Я сказал, что не знаю, что, скорее всего, ты уехала из этого города, но, мне кажется, он не поверил. Он будет искать тебя. Будь осторожна.

Не дожидаясь ответа, он быстро исчез в темноте, будто его и не было. Мария закрыла дверь, и я успел подхватить ее, когда она побледнела до невозможности и, пошатнувшись, едва не упала на пол. Отнеся ее на диван, я укутал ее в одеяло, так как она сильно дрожала.

— Кто это был? — спросил я.

Она вцепилась руками в волосы и отказывалась отвечать. Несколько минут я пытался до нее достучаться, прежде чем она сказала, что это был ее брат.

— Ты говорила, что ни с кем из братьев не общаешься?

— Иларий, я боюсь, — она подняла голову, и я увидел ее блестящие широко распахнутые глаза, в которых разрастался дикий огонь страха, — боюсь, что он убил Алю.

— Кто убил? Что хотел твой брат? Я ничего не понимаю.

— Я боюсь, что Дарко убил Алю.

— Кто такой Дарко, почему он может убить Алю? Мария, ты слышишь меня? — я чувствовал, что начинаю выходить из себя. — Если тебе есть, что рассказать, то самое время это сделать.

— Я не могу тебе рассказать, — прошептала она, — ты посчитаешь меня чудовищем.

— Мария, прошу, ради твоего же блага, расскажи мне все! Я никогда не посчитаю тебя чудовищем, что бы ты ни сделала. Я должен знать, что произошло, чтобы понять, как помочь во всей этой ситуации.

Слезы редкими мелкими бусинами стекали по ее щекам, и ее глаза казались мне тогда навечно застывшими.

— Мы были в приюте, — начала она, слегка покачиваясь из стороны в сторону, — когда это произошло. Мне было семнадцать: это был мой последний год там. В приюте были разные здания для мальчиков и для девочек, но там был один общий двор и заваленная всяким мусором площадка за зданиями. Там прятались, играли, и также там курили, били малышню и творили все мерзости, на которые только способны дети. Дарко и Леон, мои братья близнецы, были в одном приюте со мной. Они были там главарями: крепкие, сильные, как отец, и такие же жестокие. Несмотря на свою юную оболочку, это были два взрослых монстра, быстро осознавшие свою силу. Они постоянно над кем-то издевались, запугивали, чтобы дети молчали, обещая устроить сладкую жизнь. Хотя можно было никого и не запугивать, воспитателям и так было все равно на нас, даже если бы всех нас и перерезали там. Они всегда говорили, что нас слишком много. И если кто-то помрет, то так будет лучше: освободится место для следующих детей, потому что нас, нищих сирот, слишком много в этом мире, и всех невозможно прокормить.