— А ты сам веришь в это?

— Верю ли я? Эх, Иларий, моя вера ничего не стоит. Я потерял ее уже давным-давно, когда на руках у меня умерли совсем молодыми мои дети и жена. И я до сих пор, сколько живу, все думаю, зачем небо забрало этих прекрасных, добрых людей, совсем еще не поживших. И зачем живу я, глупый одинокий и жалкий старик? — он, прищурившись, смотрел далеко, туда, где начинались холодные синие горы. — Не все так просто в этой жизни. Святые, может, и есть, и ходят, да только вряд ли им есть дело до нас, мелких людишек, топчущих этот затерянный клочок земли. Да и чудеса, которые они могут сотворить… Что такое чудо? Ведь это чудо не может просто так появиться. За всю жизнь я усвоил одно правило: чтобы что-то у тебя появилось, нужно это заслужить. Если ты чего-то не заслужил, то не присваивай себе этого. Так, а почему ты спросил?

— Да так, просто тоже услышал историю, — ответил я.

Вечером случилась неприятность. Я споткнулся об непонятно откуда взявшееся под ногами полено и перевернул ведро с молоком. Это увидел брат и закричал, что я специально это сделал.

— Я нечаянно! — воскликнул я, понимая, что на сегодня и завтра мы останемся без молока, и отец меня за это точно не похвалит.

— Не ври, ты, глупая задница барана Прошки! Я видел, что ты специально! Я все расскажу отцу, и он тебя отлупит.

Я сжал кулаки: как же я ненавидел брата, когда он обзывал меня так. Мне не так обидно было получить порку от отца, как слышать это обзывательство. Оно было самое ругательное и гадкое из всех.

— Я говорил, чтобы ты больше никогда меня так не называл! — закричал я. — Ты сам задница барана Прошки!

— Аха-ха, ну нет уж, это я придумал, поэтому только я могу тебя так называть. Баран Прошка тупой, глупый и смешной, и хуже него самого, может быть только его задница. Так ты и есть его задница! — брат кривлялся и смеялся, и я не выдержал, схватил злосчастное полено и швырнул в него.

— Ах, ты дерешься? — заорал брат и запустил в меня ведро.

Я увернулся, ведро жалобно загремело по полу, и мы сцепились с братом в драке. На шум вскоре прибежал отец с большой палкой в руках, и мы быстро разбежались в стороны, так как понимали, что с отцом шутки плохи.

— Он перевернул ведро с молоком! Я видел, он специально это сделал, и еще первый кинул в меня полено, а он мог убить меня! — наябедничал брат, и довольно улыбаясь, смотрел, как отец, делая мне выговор, дал несколько затрещин, когда я пытался оправдаться.

— Сегодня ты останешься без ужина, — сказал отец, — это научит тебя смотреть под ноги. А если это не научит, и что-то подобное случится в следующий раз, то ты знаешь, что у меня есть дедовский ремень. Ты помнишь его? — гаркнул он, сверкая глазами.

— Помню, — кивнул я. Как же я мог не помнить этот тяжелый, толстый ремень, рассекающий кожу до крови, выделанный из грубой кожи быка. Тот день, когда меня впервые выпороли им, навсегда останется в моей памяти, как день, когда я узнал, что в мире нет справедливости. За одинаковую проделку я и брат получили разную взбучку. Брату, подбившему меня измазать смолой ступеньки, запретили выходить из дома несколько дней, а меня выпороли так, что я неделю не мог лежать на спине.

Мой желудок, оставленный без ужина, бунтовал, а я злился, невольно принюхиваясь к вкусному сладкому запаху, доносившемуся из кухни. Я злился на всех них: на отца, за его жестокость и нелюбовь ко мне; на брата, который никогда со мной не дружил, считая меня отбросом; и даже на мать за то, что она никогда не пыталась защитить меня, за то, что она всегда была слабой, невыносимо тихой и покорной. Они все были чужими для меня, а я был чужим для них. Я чувствовал, как горькое одиночество предательски защемило в сердце.

В пятницу, двадцать первого сентября, мне исполнялось тринадцать лет, а значит, старик должен был прийти снова. Вдруг я испугался, что старик больше не придет, ведь он мог посчитать меня плохим человеком, недостойным дара. «Что если я никогда больше не смогу читать? Это будет невыносимо, один раз попробовать и забыть навсегда? Нет, я так не смогу жить!» — думал я, и начал перебирать варианты, как я мог поступить. Самым невероятным вариантом было позволение отца обучаться мне грамоте. Вторым — найти человека, который мог бы согласиться помочь мне, а третьим — бегство. Я зажмурил глаза, представляя свою жизнь в скитаниях по холмам, чужим домам, не имея ночлега, и тут же отбросил этот вариант, как и первый. Оставался второй, и единственным человеком, который мог бы мне помочь — это был грузин Ладо.

Следующие три дня мы с Бахменом как всегда пасли овец. Погода наладилась, и снова выглянуло жаркое солнце, мигом просушив все дороги. Дни проходили тихо и без каких-либо событий. Я все время озирался по сторонам, ожидая появления старика, но он не появлялся. В пятницу у меня должен был быть выходной, это был подарок отца на мой день рождения.