— Нет. Уклонился. Я сам узнавал. Не думайте, дон Рикардо, что прошлое не оставляет следа. Вы поддержали обвинения против Мартинеса, позволив его врагу утолить жажду мести, потом добились помилования и услали больше не нужного вам человека. Сбросили пешку с игральной доски и получили желанную должность.

— Дон Мигель, — возвысил голос старик, слегка тряхнув головой, избавляясь от неприятных воспоминаний. — Ваши нотации неуместны. Кто вы, чтобы навязывать мне нелепые разговоры?

— Когда вам нужно, вы и не такое терпите от первых грандов Эспании, — граф скрестил на груди руки и невозмутимо продолжил: — Зачем вы впутали в свою игру дворянина? Вам за шестьдесят, что вам нужно, зачем вы повысили ставки? Де Суэда не убрать втихаря.

— Кабальеро из этой семьи ничего серьёзного не грозит, — с облегчением отмахнулся от собеседника дон Рикардо. — В столице пошумят и забудут, все знают ведь де Суэда!

— Вам грозит.

— Мне? Что? — искренне удивился старик.

— Вы потеряете его уважение.

Дон Рикардо посмотрел на графа с изумлением, хотел усмехнуться — и не смог. Горло перехватило, руки вдруг затряслись, плечи ослабли, а старое сердце забилось сильнее. Годы вмиг придавили великого инквизитора, все годы, что он упивался властью, расширением полномочий, победами над соперниками, своим превосходством над людьми разного положения и ума. И на старости лет в жизни прожжённого интригана появился единственный человек, кто способен смотреть ему прямо в лицо с почтением, но без страха и лести.

Некстати вспомнился Энрике Мартинес, его растерянный взгляд при последней их встрече — когда скромный и честный простолюдин начал осознавать, что он предан, но ещё не сумел понять в полной мере — стал всего лишь орудием в ловких руках интригана. Де Суэда поймёт это сразу. Горячая кровь и прирождённая гордость аристократа не позволят промедлить с решением. Дон Рикардо, как наяву, представил своего молодого друга — его ясный взгляд и приветливую улыбку. Вспомнил, как три года назад его поразили присущие юноше живой ум, искренность, смелость и готовность служить тому, кому он поверил. Потерять уважение… этим не обойдётся. Дон Себастьян способен и презирать, и даже не потрудится скрыть перемену своего отношения к самому великому инквизитору.

Старика из жара бросило в холод. Холод старости, близкой могилы, раньше не тяготившего одиночества. И странной, дикой, незнакомой боязни потерять привязанность друга. Пришлось тихо признаться:

— Он мне как сын. Я и не думал, что так сильно к нему привяжусь. Чего вы хотите? Ведь ваш разговор неспроста.

— Моё желание выдать за него дочь может противоречить вашим планам использовать способности дона Себастьяна. Я вас прошу не поддерживать его стремление остаться на службе в святой инквизиции, тем более — принять сан.

— Могу вас обрадовать — дон Себастьян вчера сообщил, что принимать обеты не станет.

— Вот как? — граф слегка оживился. — Я очень рад. Говоря откровенно, весьма сомневался, что надежды Эстрельи — не полная выдумка с её стороны.

— Дон Себастьян утверждает, что никогда не допрашивал её без свидетелей.

— Я так и думал, что она соврала. Умеют ведь женщины сочетать простодушие и нелепую хитрость.

— Простите, — дон Рикардо замялся. — Донья Эстрелья… не очень умна.

— Говоря попросту — круглая дура. Но она моя дочь, — граф вздохнул. — Ей нужен муж, к которому она будет относиться с почтением, и который не станет её обижать. И, конечно, она не способна управлять землями графства. Свадьба должна состояться как можно скорее… Я не уверен, что надолго переживу своего сына.

Признание графа расставило всё по своим местам. Его настойчивость, дерзость, догадливость: так случается, когда сильные духом умные люди знают о своей смертельной болезни и одного лишь желают — успеть позаботиться о своих близких. Опомнившийся дон Рикардо состроил скорбную мину.

— Понимаю. Дон Себастьян — лучший выбор. Только, боюсь…

— Я тоже боюсь. Эстрелья, конечно, красива, но красотой женщины вашего друга не удивить.

— Говорят, за него чуть не подрались две знатные дамы. Прямо в приёмной святого суда… — дон Рикардо с трудом удержался от смешка, но его собеседнику было совсем не до смеха.

— Мне придётся пока жить в Сегилье. Дочь одну оставить нельзя — она попадётся в любую ловушку. Тем более, когда к ней слетятся желающие стать графом де Тевора.

— Обвинение в колдовстве, вероятно, подстроено с той же целью. Дон Себастьян подозревает нового графа Гарофу.

— К счастью, её здравого смысла хватило снять особняк и переехать из дома Гарофы, как только её освободили из-под домашнего ареста.

— Может, она не так уж глупа?

— Ей просто не нравится дон Диего. Вам известно что-то ещё о намерениях вашего протеже?

— Я вчера вечером расспросил отца Николаса, инквизитора, с которым служит дон Себастьян. Старый хитрец захихикал, узнав с моих слов, что следователь не станет священником. Сказал, что имя дамы назвать затрудняется, но кабальеро лучше не отговаривать и поскорее женить.

Граф улыбнулся впервые за вечер.