Я смотрел, как мужчины связывают попавшихся негодяев, готовят носилки для живых, но не способных идти, властно стучат в ворота и требуют помощи обывателей, чтобы перевезти убитых и раненых. Пленных конвоируют сами. Я забыл осторожность и вышел из тени. Ошибка стала для меня роковой. Один из соседей сеньоры Фелисии разглядел меня, сумел сдержать крик, и пока я, глупенький котик, с губительным для моего племени любопытством наблюдал за итогом схватки, набросил мне на шею петлю.

Темнота.

В пыточном каземате святой инквизиции члены суда проводили допрос. Палач, огромного роста и силы угрюмый мужчина лет сорока, сидел на скамье возле дыбы, прислонившись к стене. За столом расположились пожилой грузный священник в чёрной сутане с белым воротником, подобострастный писарь и средних лет офицер, одетый в мундир с перевязью для шпаги. Одно кресло за столом оставалось свободно.

Арестованный выглядел зрелым, но далеко не старым ещё человеком, сидел перед следствием на простом табурете. Несмотря на усталость, держался самоуверенно, порой поглядывал на пустое кресло, находя в нём источник для поддержания сил. Щегольские усы и бородка свидетельствовали — к арестанту пускают цирюльника. Рядом с ним стоял крепкий стражник.

— Итак, дон Стефано, — вяло начал грузный священник, — вы по-прежнему отрицаете, что нападение на откупщика два месяца назад у деревни Аинса совершено по вашему наущению, именно вы руководили разбойничьей шайкой, разделом добычи, и что большая часть награбленного осела в ваших карманах?

— Разумеется, отрицаю! Что за вздор!

— Вы были рядом с Аинсой в то время…

— Навещал кума.

— В ваших вещах найдены меченые монеты.

— Они через десяток рук могли ко мне перейти.

— Ваши люди, едва их схватили — двоих взяли на большой дороге с поличным, сначала стали грозить вашей местью, а когда арестовали и вас — божиться, что они ваших приказов не смели ослушаться.

— Вот негодяи! Их свидетельство — вздор против слов благородного кабальеро.

— Дон Стефано…

— Послушайте, отец Николас, ну сколько же можно повторять допрос за допросом? — арестованный подался вперёд. — Аинса, Альберка, Тревиза. Откупщики, крестьяне, купцы. Одинаковые, с позволения сказать, доказательства. Я скоро месяц под следствием! Благородные сеньоры Сегильи полны возмущения…

— Наглец! — не сдержался мужчина в мундире. — Давно пора дать работу нашему палачу. Готовьте дыбу, мастер Антонио!

Палач встал, но был остановлен.

— Дон Бернардо, не надо спешить! — торопливо прервал рассерженного сеньора священник. — За дона Стефано уже просили высокопоставленные господа.

— Отец Николас, благодарю! И ценю ваше благоразумие! — арестант с каждой минутой чувствовал себя всё свободнее. — Даже сеньор де Суэда не посмел отправить меня на дыбу, — в голосе кабальеро зазвучали ненависть и злобное торжество, когда он прибавил: — Теперь уже не посмеет.

— Отчего же вдруг не посмею? — дверь открылась стремительно, обвиняемый вздрогнул и воззрился на вошедшего инквизитора, как на выходца с того света, а новое действующее лицо жутковатой сцены не давало опомниться. — Напротив, вы с каждым допросом увязаете глубже, путаетесь в показаниях, ваши слова расходятся со словами сообщников.

— Я устал, могу и напутать! — дон Стефано пытался взять себя в руки, пока самый молодой член суда, сняв шпагу, занял свободное кресло и продолжил своё обвинение.

— Не настолько устали, чтобы случайно назвать деревню, в нападении на которую вас не обвиняли, но где действительно ограбили храм и похитили драгоценную чашу для причастия.

— Ложь! Я к храму не приближался! И своим людям велел! — арестованный поперхнулся и побледнел, вмиг осознав, как дорого обойдётся ему проговорка.

— Верно, дон Стефано. Вы избегаете дел, по которым могут обвинить в кощунстве. Чашу служка украл. Воспользовался нападением вашей шайки на дом управляющего, где хранились, помимо имущества состоятельного хозяина, только что собранные налоги. Жители не хотели повторно платить в казну, подняли шум, а вор в храме им вздумал прикрыться. Из-за кражи церковной утвари следствие по Тревизе велось отдельно, и вам по ней ничего не вменялось.

— Я… — обвиняемый боялся новой ошибки и замолчал, с ужасом глядя в глаза, которые считал навеки закрытыми.

— Не ожидали увидеть меня? — в голосе звучала насмешка, но лицо инквизитора осталось бесстрастным, а взгляд — ледяным.

Все молчали, и обвинитель продолжил, чеканя каждое слово:

— Ваши люди попались в ловушку и поют, как райские птицы. Подкупленный вами тюремщик по моему приказу вам доложил, что нападение на меня увенчалось успехом, и этим спас свою шкуру. А вы расслабились и проболтались.