— Вы правы, — хмуро протянул он. — Наш комендант и так-то непредсказуем, а уж если влюблён… Поговорю с матерью Анхеликой, нужно ли увезти сеньору Фелисию. Сеньорите передайте бумагу, то есть письмо от сеньора Индиго.

— Но ведь это, быть может, ловушка!

— А может, и вправду наследство от дяди. Всего доброго.

***

Дон Фелис вышел на улицу потемневшей Сегильи, глянул в звёздную ночь. Настроение у него было прескверное.

Трудно заснуть в ожидании пыток. Дон Себастьян читал про себя то стихи, то молитвы, припоминал параграфы правил, которые выучил, готовясь к службе в святой инквизиции. Сон не шёл, а вместо сна вспоминалась прекрасная девушка, с которой арестант не успел обручиться. Нужно гнать о ней мысли, она его слабость, только сейчас, взаперти, с несколькими шагами движения — от грёз никуда не уйти. Молодой человек вспоминал улыбку Инес, сменяющуюся серьёзностью, нежный голос и простые слова без кокетства. К счастью, супругам Энрикес он полностью доверял и был избавлен хотя бы от страха за любимую. Поддавшись на несколько минут надеждам и воспоминаниям, дон Себастьян почувствовал, как ускорилось движение крови, в душе заиграл азарт, он вспомнил — не первый раз, и наверняка не последний, рядом с ним смерть или увечье. Завтра он должен выдержать, что ему уготовано, собраться с силами, найти слова для ответа своим обвинителям. К чёрту уныние!

***

С утра Менго, едва увидев сеньора Лопеса, заговорил с ним:

— Представьте себе, сеньор, какие в нашей Сегилье заключают пари! Ставят против того, что такого знатного сеньора, как дон Себастьян, будут пытать, а я думаю, не принять ли такую ставку?

— Не принимайте даже один против ста, — важно ответил следователь из столицы.

Менго про себя выругался и попытался подойти к делу ближе:

— А вы, сеньор Лопес, не желайте ли принять такое пари? Говорят, крупные суммы, тысячи золотых, и обязательства оформляются честь по чести.

— Не поставлю и один против тысячи! — фыркнул следователь.

«Ну что ты поделаешь… не берёт взятки. Стихийное бедствие — честный дурак» — тоскливо подумал писарь.

Так, слово за слово, Менго и сеньор Лопес вошли в допросную, и, к своему удивлению, увидели палача, обычно приходившего позже. Писарь не посмел задать вопрос и занялся своими бумагами, а следователь, взвесив своё достоинство и любопытство, спросил:

— С чего это ты в такую рань?

— Я ночевал в здании инквизиции, — бесстрастно ответил мастер Антонио.

— Что?! Немыслимо! Бывший следователь развёл здесь полный беспорядок! Распустил стражу, даже палач смеет не убираться в своё логово!

Для Менго слова палача были неожиданностью и грозили бедой — значит, его не убили и не напоили. Людям графа Теворы не удалось оттянуть время таким способом. А надувшийся от важности следователь продолжал:

— И давненько ты, собачья кровь, завёл такую манеру?

— Только сегодня, — палач никак не реагировал на оскорбления.

— С чего этот праздник?

— Иначе меня бы убили.

— Убили? Тебя?! — сеньор Лопес вытаращил глаза. — Кто?

— Сегилья.

Пухлощёкий инквизитор молча переваривал ответ, когда в допросной появился и отец Николас. Сегодня он улыбался вымученно, под глазами священника были заметны круги, он не знал, куда девать руки.

— Вы видели, сеньор Лопес, сколько народу возле здания инквизиции?

— У вас ярмарка? Или праздношатающиеся? Совершенно распущенный город! Уж я наведу здесь порядок, как подобает!

Отец Николас только махнул рукой.

Появился и дон Диего. Как знатный человек, он едва удостоил собравшихся кивком. Вид графа был мрачен. Пока в допросную не спустился герцог, аристократ сел в кресло, вытянул ноги, скрестил руки на груди и погрузился в свои размышления.

***