— Зря, пожалуй, сказал… — задумчиво протянул инквизитор.

Повисла пауза. Отец Николас втянул голову в плечи, комендант молча недоумевал, писарь выдохнул и вытер шею платком, а обвиняемый в ужасе замер, не представляя, к чему повернул его враг. Невозмутим остался только палач.

Дон Себастьян не спешил. Осторожно он провёл пальцем по серебряной женской фигуре. Руки той формы, которую художники рисуют на портретах аристократов, порой приглашая позировать натурщиков-простолюдинов, молодому сеньору де Суэда были даны от природы. Он держал драгоценное произведение ювелирного искусства и негромко говорил, ни к кому опредёленно не обращаюсь. От его рук никто не мог отвести глаз.

— Маэстро Селлини… Его гений воистину облагородил непристойный сюжет. Подлинник, в золоте, хранится в сокровищнице франкского короля. Авторских повторений в серебре — единицы. Ходили слухи, что первоначально эта вещь и замыслена была в серебре. Перепродать краденую опасно, каждая такая солонка известна. Переплавить — на небольшой кусок серебра и клячи не купишь. А вот подарить влиятельному человеку, которого никто не посмеет спросить… и который оценит подарок, проникнется дружбой к дарителю… Безупречный план. Ценнейшая вещь. Сеньор Гонсалес купил её честно, точнее, взял за долги, и хотел так же честно перепродать, а может, оставить в семье, — взмах ресниц, и холодные глаза вновь в упор глядели на дона Стефано. — Вы как-то узнали об этой солонке. И ваша вражда с сеньором Гонсалесом, не отрицайте, я знаю и это, соединилась с надеждой приобрести благосклонность герцога Армандо Медины. Он страстный коллекционер. Вы успели перед арестом передать ему драгоценный подарок. Детали узнаю, но даты я уже сопоставил. Ваши сообщники разговорятся сразу, как только я прямо обвиню вас в убийстве в Талоссо.

— Это не колдовство… Вы — колдун! — только и смог ответить разбойник.

— Пентаграммы достаточно, чтоб обвинить в колдовстве вас! — вновь возвысил голос молодой инквизитор. — Вы сами выбрали способ, я не стану его оспаривать! Кровь на этой роскошной безделице вопиёт к небу! Вас сожгут заживо, как вы сожгли младшего из Гонсалесов!

— Я… Я не хотел… так полу…

— Мне всё равно, чего вы хотели.

— Нет, нет… — обвиняемый захлёбывался в слезах. — Не колдун… я всё подпишу…

— Пишите! — дон Себастьян швырнул перед ним его же тетрадь. — Расшифруйте оставшиеся инициалы. Сейчас! — и, спокойнее: — Тогда в суд уйдёт обвинение в обычном убийстве. Ваших деяний достаточно, чтобы колесовать вас, но к вашему роду может быть проявлено снисхождение, и отделаетесь отсечением головы.

Куда подевалась за какой-то лишь час самоуверенность кабальеро? Сломленный, дрожащей рукой он выводил имена. Поначалу дон Себастьян не спускал с него глаз, потом ему стало слишком противно. Он взял посмотреть другие дела, и пролистав первое же, попавшее в руки, изумлённо шепнул священнику и коменданту:

— С чего это убийство прежнего следователя инквизиции пытаются передать нам? Его застрелили грабители по дороге в столицу, чуть ли не у ворот.

— Может, ищут причины для мести? — предположил отец Николас. — Хотя действительно странно. Покойный не нажил здесь серьёзных врагов. Он был крайне предупредителен с лучшими людьми нашего славного города… — про себя священник добавил: «Не то, что вы, мой юный друг». — Занимался больше всего своими прямыми обязанностями: колдовством, ведьмами…

Дон Себастьян помрачнел, но в его планы не входило обсуждать дела при преступнике. Коротко бросив:

— Дописали? Убрать его! — он встал, быстро подошёл к архивному шкафу и выхватил том закрытого дела.

— Вот этими ведьмами?! Здесь — ничего, кроме оговора соседей!

— Ну… я не знаю… — священник вздохнул, предчувствуя взбучку.

— Здесь ваша подпись!

— Я был только членом суда! Материалы, как обычно, собирал следователь! Они признались!

— Конечно, признались! Мать и дочь пытали на глазах друг у друга, ещё бы они не признались! — молодой человек не забыл, как при разборе бумаг по приезде в Сегилью его поразило страшное, бессмысленное обвинение, ужасная кара, назначенная несчастным женщинам, и не мог вспоминать равнодушно об их приговоре и казни.

— В Сегилье решили, что нужно построже… — тоскливо протянул отец Николас. — Аутодафе…

— Могли ограничиться покаянием, отправить их в монастырь!

— Но это было крупное дело!

— Да, следователь получил повышение, за которым и ехал в столицу, — инквизитор помолчал, потом с удивлением посмотрел на болезненно поморщившегося офицера. — Что с вами, дон Бернардо?

Тот вздохнул.

— Мне ведьм передали для исполнения приговора. Не смог настоять даже, чтобы их задушили перед костром. Прежний следователь требовал зрелища в назидание всему городу, — и, тихим голосом: — Дочь была совсем девочкой, только шестнадцать.