Смерть Горбачева, разумеется, не означала, что всё сразу станет хорошо. Черненко всё равно умрет, и я не смогу этому помешать, даже если вдруг прорвусь к самому главному кремлевскому врачу — кто там сейчас, Чазов? — и изо всех сил, с большим ножиком в руках, попрошу его присмотреться к здоровью Генсека. Правда, сначала меня к Чазову не пустят, потом не послушают, а затем могут и в психушку закрыть, чтобы я перестал везде видеть чертиков. Да и за ножиком придется ещё раз съездить в Шахты.

После же неминуемой смерти Черненко высший партийный пост Советского Союза вряд ли останется вакантным. Если ликвидировать Горбачева, Генсеком может стать кто угодно, и нет никаких гарантий, что этот кто угодно не наворотит таких дел, перед которыми меркнет всё, совершенное Горбачевым и Ельциным вместе взятыми. В общем, как бы я ни кидал жребий, всё равно получался клин. Мне всё ещё нужен был план, причем реалистичный и не связанный с инопланетянами.

***

Но даже если я решусь на ликвидацию Горбачева, оставалась одна большая проблема. В Шахтах я отчетливо понял, что не был убийцей и не знал, как им стать.

Тыкать ножиком в живого человека не так легко, как кажется. Тот «афганец», который пытался вдолбить в меня основы ножевого боя, переступил ту черту, которая отделяет сугубо мирного обывателя от хладнокровного убийцы. Я не знал, сколько «духов» он прикончил в Афгане и сколько из них — ножом; у меня даже мысли не возникало спрашивать такое. При этом я знал, что он пошел в армию сразу после школы и научился убивать именно там, в доблестной Советской армии. С одной стороны, это было страшно — всё же пять с лишним миллионов тинейджеров, психика которых позволяла им лишать жизни других людей. С другой — армия как раз для этого и существует, и без неё никакого СССР не было бы, а Советская Россия закончилась бы после года прозябания.

То есть для меня самым простым способом привести себя в нужное состояние для решения проблемы кадров, которые развалили СССР и долго и нудно строили капиталистическую Россию, оставалась армейская служба, которую я избежал в первой жизни. Правда, там сейчас служили два года; я смогу попасть в осенний призыв и вернусь на гражданку — вопрос моего выживания оставим теории вероятности и элементарному везению — в конце 1986-го. А тогда будет уже поздно что-либо менять настолько коренным образом, даже если я смогу прикончить всё Политбюро. Вкусивший гласности народ сотрет в пыль любого, кто посягнет на его право нести чушь. Это свободу дают сразу и всю; закручивать гайки надо постепенно. Нынешние коммунисты на подобную филигранную работу не способны категорически.

Можно было заменить два года армии элементарным огнестрелом. Я почему-то был уверен, что на расстоянии убивать легче, достаточно заучить нужную последовательность действий. Засыпать заряд, забить пыж, засыпать дробь, забить ещё пыж… поджечь фитиль, направить оружие на цель — и молиться, что всё было рассчитано правильно. В конце концов, не просто же так солдат муштруют? Легче думать, что ты просто выполняешь заученные приемы, чем переживать о том, что твоё оружие нацелено на живого человека.

Конечно, я не отказался бы от легендарного «глока»; я был согласен даже на примитивный ПМ — с запасом патронов, разумеется. С ними, наверное, было бы проще — или, как минимум, безопаснее. Например, не надо было дрожать над навеской взрывчатки или опасаться, что материал трубки за проведенные на помойке годы растерял все заложенные производителями прочностные свойства.

Но заводской «ствол» оставлял следы — даже самый нелегальный. Многих киллеров девяностых ловили как раз через оружие — у милиции были способы узнать, кто продавал и кто покупал. Конечно, там всё было много сложнее, пойманный убийца мог и отмазаться с помощью ушлых решал-адвокатов, а доказательства по его делу таинственным образом исчезали из опечатанных комнат в отделах милиции.

У меня не было знакомых решал, не имел я и высокопоставленных родственников, само наличие которых сделало бы невозможным уголовное преследование. К тому же сейчас правоохранительные органы ещё не утратили живительный импульс борьбы со злом, который они получили при Андропове. Черненко скучные материи не интересовали, и каких-либо руководящих указаний на эту тему он не выдавал — и милиция пока что двигалась прежним курсом. Впрочем, не слишком усердно. Цену словам первых лиц государства народ знал хорошо, выучил за время позднего Брежнева, и инициативы Андропова приняли не сразу. А когда приняли всем сердцем и душой, оказалось поздновато — курс партии в очередной раз вильнул в непредсказуемом направлении, и любые инструкции прошлого вдруг в один момент стали неактуальными,

Для меня это означало лишь одно — соваться в местное преступное подполье мне категорически нельзя. Даркнета тут ещё нет, до своеобразной анонимности интернета ещё лет двадцать, и любой контакт с каким-нибудь вором в законе закончится тем, что подозрительного незнакомца сдадут милиции — просто на всякий случай, чтобы не отсвечивал и не мешал солидным людям делать бизнес.