Мои страдания заметил наш алхимик — преподаватель аналитической химии, добрейший профессор Иван Семенович. Вернее, он был добрейшим ровно до зачета, и горе тем, кто неправильно определял титр раствора. Но во время семестра он относился ко всем студентам с некоторым участием и как-то поинтересовался причиной ужасного состояния моих пальцев. Я выложил ему всё, он сокрушенно покачал головой и посоветовал очень простой способ сохранения рук и душевного равновесия. Нужно было смыть с пеленок коричневую субстанцию, замочить их в растворе марганцовокислого калия, а потом просто прополоскать. Несколько дней я подбирал нужную концентрацию, а потом лишь пользовался плодами науки, удивляя тёщу своим бодрым видом и каким-то непомерным расходом пеленок — их ткань не была предназначена для регулярного контакта с агрессивным веществом. Но меня подобный размен вполне устраивал.

Продавщица проглотила эту историю и прониклась трудностями отцовства. А я вспомнил, как в начале девяностых эта марганцовка тупо пропала из аптек. Убрали её примерно по той же причине, по которой я её сейчас купил.

Дело в том, что перманганат калия был чудо-окислителем; из-за этого, кстати, и с пеленками происходили всякие нехорошие вещи. При нагревании он как сумасшедший выделял кислород — в таких количествах, что горело даже то, что теоретически не может гореть. При вдумчивом подборе наполнителей можно было достичь самых разных результатов — от эффектного, но безопасного хлопка до настоящего взрыва с хорошим бризантным действием. Нам про это рассказывали на курсе неорганической химии, но скрывали суть за нагромождением безумных формул и задач с запутанными условиями, поэтому многие оставались в неведении. Мне же всё это попалось потом в интернете — и я очень удивился, когда выяснил, что спустя столько лет что-то ещё помню. [1]

Кроме того, я знал одного паренька, который весьма неплохо разбирался в приготовлении взрывчатых веществ из подручных материалов. Вернее, я должен был узнать его в будущем, мы познакомились лишь на втором курсе, но он и сейчас учился в нашем институте — на первом курсе, просто на другом факультете. Я подумал, что надо чуть ускорить процесс нашего с ним знакомства, чтобы получить у него пару консультаций.

Мы с тем пареньком сдружились достаточно крепко. И он был, пожалуй, одним из немногих людей, которых я искренне хотел спасти от уготованной ему участи. Его отчислят на третьем курсе, за хранение в общаге какого-то безумного количества пикриновой кислоты. Насколько я помнил, он тогда совсем берега попутал из-за собственной крутости — после устроенного на Новый год фейерверка в прилегающем к студгородку лесопарке стал звездой общаги, и его обуял грех гордыни. Но и воздалось ему по грехам в полной мере — после отчисления его призвали, он попал в Афган и вскоре вернулся оттуда в цинковом гробу. [2]

Не то что я хотел с помощью полкилограмма марганцовки решить все проблемы этого мира и свои собственные, но меня грела сама мысль и его наличии в моей сумке.

[1] Никогда не пробуйте повторить рецепты, которые встретите в художественной литературе. Это касается и еды, но особенно — взрывчатых веществ, в том числе и из «Поваренной книги анархиста». В лучшем случае останетесь без пальцев или просто умрете, в худшем — прихватите с собой ещё кого-то.

[2] Судьба того паренька, который держал трехлитровую банку пикринки под своей кроватью в нашей общаге, сложилась на удивление удачно, его даже не отчислили и ни в какой Афган он не попал. Но свои познания он черпал не из худлита, да и Афган к тому времени уже закончился.

— Алла, а кто такой Боб?

Мой вопрос застал её врасплох, она замерла посреди комнаты с кучей постельного белья в руках и как-то беспомощно посмотрела на меня.

Я сидел за столом и делал вид, что ответ на заданный вопрос меня совсем не интересует, а сам я всецело занят разглядыванием грязных штанов, которые хорошенько извазюкал, пока ползал по газону. По-хорошему, их нужно было стирать, но тогда до завтра они не высохнут, а завтра у меня намечался выезд в общество. У Аллы тоже, но она пока была не в курсе моих планов.

Ответила она лишь после длинной паузы, но лишь сильнее всё запутала.

— Это… я говорила о нём… он меня с Димой познакомил… Но я даже не…

Пришлось задавать дополнительные вопросы, чтобы понять, что именно когда-то происходило в жизни этой девушки. Но всё оказалось проще простого.

Алла поступила в свой педагогический и уже в самом начале первого курса закрутила роман с этим Бобом — так-то его звали Борисом, но он предпочитал всё иностранное, в том числе и имя. Боб учился там же, но на год старше и на другом факультете, как-то связанном с художествами и графикой; по возрасту он должен был уже окончить третий курс, но что-то у него не сложилось со сдачей экзаменов и зачетов, и один год — судя по справкам — он провел в какой-то клинике с очень серьезной травмой.

Роман был относительно бурный, во всяком случае, со стороны Аллы — она, похоже, всегда была слегка активной. Или ей просто льстило внимание со стороны более взрослого юноши. В какой-то момент Боб познакомил её с Врубелем, с которым учился в одной группе, и причастил к полуподпольной музыкальной культуре. Дело уверенно двигалось к более тесным отношениям, но в какой-то момент Алла испугалась — или этот Боб сделал что-то нехорошее, она не сказала толком, а я не стал уточнять — и решительно порвала с ним любые связи.