— У меня есть сомнения, что они это так оставят, — честно сказал я. — Сегодня-завтра буду ждать милицию. Ну а напирать на самооборону проще, если у меня найдут лишь один использованный самопал и немного смеси. Скажу — мол, для себя делал, детство вспомнил. Ну а ты… если доберутся, говори, что вообще не при делах. Сидел, примус починял, в драке не участвовал. И, разумеется, — не стрелял. Понял?

— Да не тупой, понятно всё… Не люблю я такое…

— А кто любит? — я пожал плечами. — Не мы такие, жизнь такая… Впрочем, может, и пронесет.

Цитату из «Бумера» Стас, разумеется, не узнал.

[1] Авторство этого сравнения приписывают Екатерине II, Фаине Раневской, критику Белинскому, но широкое распространение оно получило только в девяностые-нулевые.

[2] Чайная ложка — это пять граммов порошка (не любого, конечно, но в хозяйстве), столовая — двадцать.

[3] около полутора тысяч рублей

— Фамилия?

— Моя?

— Твоя, чья же ещё.

— Серов.

— Имя?

— Чьё?

— Да твоё, блин.

— А, конечно, офицер. Егор.

— Отчество? И только попробуй ещё разок спросить, чьё. Я тебе это твоё «чьё» в глотку вобью.

Эту фразу молодой старлей произнес безо всякой угрозы, но так, что я решил перестать валять дурака.

— Понимаю, офицер. Юрьевич.

— Дата рождения?

— Когда родился, да?

Ответом мне был тяжелый взгляд.

— Конечно, офицер, — понятливо кивнул я. — Я родился 4 апреля 1966 года.

— Место рождения? И заканчивай придуриваться. Офицер…

Я согласился, что старлей — это не офицер и никогда им не был.

Бюрократия, наверное, одинакова не только в отдельно взятом совке, но и во всей вселенной. Любой задержанный правоохранительной системой в первую очередь должен быть однозначно идентифицирован, чтобы в дальнейшем не смог избежать ответственности. Я это уже проходил — в старой жизни меня несколько раз задерживали по каким-то невнятным поводам, но в большинстве случаев дальше заполнения протокола дело не заходило. Лишь однажды я едва не оказался подсудимым, но сменился следователь, дело пересмотрели и закрыли — за отсутствием состава. Правда, даже тогда меня в СИЗО не определили, позволив волноваться о своей участи под подпиской о невыезде. Ну и Шахты, но там я выступал, скорее, в роли прокурора — хотя менты, конечно, так не считали.

И вот — снова здорово. Как я и расписывал Лёхе в нашей беседе на полянке в Сокольниках, у Родиона и его компании было несколько вариантов решения действий в отношении меня и Аллы. Они могли попросту забыть о нашем существовании до возвращения из армии своего Боба; могли продолжать преследование — с неясным результатом, поскольку я показал, что способен огрызаться. Видимо, они эти вариант отвергли, зато выбрали самый паскудный для меня и самый непацанский из всех возможных — сняли свои травмы в клинике и отнесли заявления в милицию. Мол, помогите, товарищи начальники, хулиганы зрения лишают.

За ночь шестеренки правосудия провернулись в нужном моим оппонентам направлении, и утром в нашу квартиру позвонили два милиционера, которые предложили мне пройти с ними — до отделения милиции от нашего дома было минут пять неспешной ходьбы. Они не сказали, зачем я им понадобился, но дали мне время собраться и попрощаться с Аллой. Та была в курсе вчерашних событий — я рассказал и ей, и Елизавете Петровне о стычке в гаражах, правда, без особых подробностей. Меня порадовало, что обе однозначно встали на мою сторону, а бабушка даже устроила внучке небольшую выволочку за то, что та так неосторожно выбирала ухажеров.

На долгое пребывание в милиции я не рассчитывал — всё-таки даже со всеми ранами Родиона дело не тянуло на что-то серьезное, — но на всякий случай попросил Аллу позвонить Михаилу Сергеевичу и предупредить, что мы можем сегодня опоздать или вовсе не приехать. Со стариком лучше вести себя правильно.

Но в участке разбирать моё дело никто не торопился. Меня продержали пару часов в коридоре под приглядом малоразговорчивого дежурного сержанта, который даже покурить меня не отпускал. Почему при этом меня не определили в зарешеченную кутузку, я не знал — и выяснять не собирался. Ментам могла понравиться эта идея, а там на обоих нарах дрыхли какие-то невменяемые и грязные субъекты. Становиться их соседом мне не хотелось.

Ну а потом меня относительно вежливо пригласили в кабинет с четырьмя древними столами, из которых занят был только один. И оперативник лет двадцати пяти в чине старшего лейтенанта начал меня опрашивать — но сначала ему пришлось заполнять обязательные поля с моими анкетными данными.

***

— То есть ты настаиваешь, что это была обычная драка? — в голосе старлея сквозило недоверие к моим словам.

— Ну да, а что такого? Эти трое завалились в гараж, в котором я чинил мопед, начали наезжать…

Мопед там появился чуть позже описываемых событий, но и фиг бы с ним.

— Что делать?

— Угрожать.

— Угрожать? Чем именно?

— Нанесением побоев, офицер. И переломами ног.