Казах спал напротив меня вдоль стены с дверью в общий с ещё одной комнатой тамбур. У него всё было поскромнее — всего лишь тумбочка в изголовье да флаг Казахской ССР на стене; флаг был старого образца, без голубой полосы внизу, зато с названиями республики на русском и казахском языках. Националистом Казах не был, казахский язык знал лишь на уровне отдельных слов, но любил то впечатление, которое этот флаг производил на коменданта и на членов студсовета. Те почему-то были искренне уверены, что красное полотнище с надписью — это какое-то выступление против Советской власти, но доказать ничего не могли.

У меня на стене ничего не висело — по моим воспоминаниям, до конца первого курса я не нашел ничего достойного, чтобы повесить на свободное место, но, скорее всего, виной тому была моя обычная лень. Вот и порванные обои, которые, по-хорошему, надо бы подклеить, чтобы разрыв не пошёл дальше — но они так и остались в этом состоянии, когда я съезжал отсюда. Рядом с кроватью стояла моя кособокая тумбочка, а под ней я нащупал собственные изношенные до дыр тапочки. Глянул вниз и увидел ещё одну хорошо забытую вещь — у ножки кровати притулилась сумка из кожи молодого дермантина с ремнем и модной надписью «Спорт».

Я узнавал это всё, словно был здесь буквально вчера. Но ведь прошло уже сорок лет, кому пришло в голову восстанавливать нашу комнату в задрипанной общаге? И что всё это значит?

— Эй, поторопись, брат, Рыбка, — напомнил Казах.

Демьян уже копался в завалах книг и тетрадей на своей тумбочке — видимо, пытался собрать набор для сегодняшних занятий.

— Хорошо, брат, — откликнулся я.

Вроде он не обижался на такие подколки.

— Иди уже, умойся хотя бы, а то на твою морду лица смотреть больно, — всё же огрызнулся Казах. И, подумав, добавил: — Брат.

Я хмыкнул, но ничего на это не ответил.

Всякие умывальные принадлежности нашлись в ящике тумбочки, а относительно свежее полотенце — обычное, вафельное, в клеточку — было обмотано вокруг никелированной спинки кровати. Ванная у нас была общая на обе комнаты нашего блока, туда вела узкая дверь из тамбура — мне пришлось подождать, пока наши соседи, два татарина откуда-то из Башкирии, не пройдут на выход. Вот эти как раз были националистами, хотя всячески маскировались. Но при этом почти постоянно лопотали по-татарски, не пили спиртное, не ели свинину и не делились посылками с родины с очень вкусными — судя по запаху — эчпочмаками.

В ванной имелось зеркало, в которое я глянул первым же делом. Оттуда на меня посмотрел очень молодой я. Лицо у этого меня ещё не раздалось вширь, а под глазами не проявились тяжелые мешки. Этот я давненько не был в парикмахерской, и имел на голове настоящее воронье гнездо растущих в разные стороны волос. Я несколько минут всматривался в отражение, пытаясь привыкнуть к мысли, что сейчас я выгляжу так, но так и не смог этого сделать. Меня всё больше мутило от осознания нереальности происходящего.

Я вздохнул, вытер лицо и вернулся в комнату.

— Что у нас сегодня?

— Алгебра, потом пара лекций по физике и час истории, — отозвался Демьян.

Так. Я напряг память, которая услужливо подсказала, что надо поискать в тумбочке. Там нашлись учебники по физике и истории, какие-то тетради, но ничего по алгебре не было.

— Блин, куда я дел эти диффуры? — спросил я в пространство.

— В сумку ты всё вчера бросил, — ответил Жасым. — Сразу, как мы домашку сделали, так и закинул. Посмотри.

Я немного удивился, но постарался не подать виду. Тот факт, что у нас в институте были домашние задания, начисто испарился из моей памяти. Про то, что я эти задания даже делал, я тоже благополучно забыл.

В сумке действительно обнаружился нужный том Лифшица, а также блочная тетрадь — модная и удобная, словно специально придуманная для студентов. Мать откуда-то притащила её с несколькими сменными блоками, когда я ездил домой после зимней сессии — вряд ли она просто купила эту роскошь в магазине. Хотя на коленкоровом блоке была цена — рубль двадцать, а блоки стоили по двадцать копеек. Недешевое удовольствие по тем временам, но таскаться с общей тетрадью на сорок восемь листов по каждому семинару и по каждой лекции было бы, наверное, дороже. Впрочем, я хорошо помнил, что в студенческие годы я не размышлял на эту тему, мне хватало и других забот, которые по прошествии многих лет просто позабылись.

Я щелкнул механизмом тетради и достал верхний лист, на котором было написано «Домашняя работа», дата — 12 апреля 1984 года, — мои имя с фамилией и номер группы. Затем шли какие-то смутно знакомые иероглифы, вроде бы связанные с числовыми преобразованиями, но я в душе не ебал, что они означают. Для работы таксистом дифференциальные уравнения не только не нужны, но и вредны.