В принципе, я был со стариком согласен. Моё обучение в заборостроительном как раз и заключалось в прослушивании лекций и записи конспектов. И хотя заборостроение было абсолютно прикладной дисциплиной, допускать нас до дела сразу после получения диплома было слишком опасно. Мы не знали, как ведется документация на заводах, не знали тамошних порядков и были знакомы с оборудованием только по картинкам из учебников. Поэтому и сложилась в позднем Союзе странная модель адаптации вчерашних студентов — по прибытии на заводы они попадали в разряд молодых специалистов, которые вроде бы и имеют нужную квалификацию, но лишь на бумаге. А вот через пару-тройку лет из них мог выйти толк — во всяком случае, из тех, кто не сбежал в ужасе за время нахождения в промежуточном статусе между выпускником и профессионалом своего дела. Тогда они переставали быть «молодыми», но становились «специалистами».

Как был построен процесс обучения будущих журналистов в восьмидесятых годах двадцатого века, я представлял плохо. Но однажды, уже в далеком будущем, я вёз одного пассажира, который оказался членом комиссии на защите дипломных работ на журфаке МГУ. Этот товарищ всю поездку самыми последними словами выражал своё отношение к знаниям, которые продемонстрировали соискатели высокого звания журналиста. Кто-то из них был уверен, что Октябрьская революция победила в 1905 году, другие честно заказали дипломные работы на стороне и незамутненно поделились этим в соцсетях, показывая своё отношение к выбранной специальности. Кто-то вроде выбрал актуальные и острые темы, но отработал их так, что лучше бы принес на защиту пустые листы. Я тогда лишь поддакивал его словам про нравы молодежи, которые окончательно пробили дно, а сам вспоминал, как придумывал название своего диплома, уже сидя перед дверями приемной комиссии, и как не успел дописать требуемый по правилам оформления список литературы.

Впрочем, Виталика я тоже понимал. Он наверняка был из отличников — кого попало не берут в Иновещание даже по протекции, и отбор там должен быть серьезный. Хотя на дворе уже восьмидесятые, самый хвост застоя, когда многие отработанные в первые годы советской власти методы начали давать серьезные сбои. И выяснение причины этих сбоев я считал своей первоочередной задачей.

— А вы где так хорошо водить научились? — вдруг спросил Михаил Сергеевич. — Вы даже припарковались лихо, не задумываясь, словно каждый день по сто раз… Такое только долгой практикой вырабатывается.

Вот так и прокалываются штирлицы.

— У дядьки в селе была «копейка», я на ней ездил, как до педалей дотягиваться начал, — похвалился я. — Ну а в школе нас в УПК учили грузовики водить, а это намного сложнее, чем «копейку» или «двушку».

Я не соврал ни слова. Если Михаил Сергеевич из «органов» и решит проверить мои слова, он столкнется с тем, что я говорил только правду. И, возможно, потеряет ко мне интерес.

— Очень любопытно… хотя мне казалось, что пускать за руль несовершеннолетних запрещено.

— В деревнях на многое смотрят попроще, — я пожал плечами.

Ага, они там смотрят на всё с точки зрения собственного удобства. Дядька был трактористом, мог и за рулем грузовика посидеть, потому что водил как бог и, в принципе, мог нормально ездить даже после пары бутылок, выпитых в одно горло. Но ему нравилось, что можно было припахать кого-то — в данном случае меня — возить его отравленное алкоголем тело по разным надобностям, ну а я, тринадцатилетний оболтус, который тогда ничего крепче «Буратино» не употреблял, особо и не возражал. Родители смотрели на это сквозь пальцы, отец вообще считал, что в жизни всё пригодится, имея в виду, разумеется, не навык транспортировки бесчувственного проспиртованного тела из одной точки до другой. По иронии судьбы это мне тоже понадобилось — заказов на вывоз завсегдатаев ресторанов у таксистов всегда было полно. Они хорошо оплачивались, но сопровождались такой суетой, что никто из моих коллег их не любил.

— Это да… — протянул старик, уставившись куда-то вдаль.

Возможно, прикидывал, как будет винтить моего дядьку, который помер позапрошлой зимой от банального инфаркта в своей постели и в окружении облегченно вздыхающих родных и близких. Из всей семьи его любил, кажется, только я, но меня в тот момент рядом не случилось.

— Михаил Сергеевич, — решительно сказал я. — Мне, пожалуй, пора. Не буду надоедать вам своим присутствием и сердечно благодарю за угощение. Было очень вкусно.

— Ну если пора… — сказал старик. — Что ж, мне тоже было приятно с вами познакомиться. Я люблю новых людей… жаль, что в последние годы новые знакомства случаются всё реже и реже.

Удерживать меня он не стал. Но когда Виталик встал, Михаил Сергеевич жестом вернул его на место.

— Я сам провожу нашего гостя, — важно сказал он, — на правах хозяина, пусть и временного.

Виталик возражать не посмел. Он словно сдулся и опустился обратно на стул. Я же просто подошел к нему и протянул руку. А он её пожал.

— Виталий, спокойной ночи, — важно сказал я. — Был очень рад нашему знакомству.

Тот пробормотал что-то про взаимность.

Мы со стариком вышли во двор и направились по дорожке к калитке. У самого выхода он вдруг придержал меня за локоть и остановил. Я немного занервничал, но разговор оказался совсем не о том, чего я подспудно боялся.