Наверное, я мог бы поспособствовать сбыче мечт отдельно взятого Казаха. Нужно было ещё разок встретиться с Аллой и попросить у неё заветный билетик. Тот Дима говорил про две недели — то есть следующий концерт состоится в субботу, 28 апреля. Я уеду; Алла тоже — если не передумает. И если она достанет проходку, это будет её вкладом в наше путешествие. А она, скорее всего, достанет.

Но это будет не совсем правильно. Я становился должником Аллы и — опосредованно — Врубеля. В эту систему долгов вписывался и Казах, но он о таком исходе, думаю, даже не подозревал. И если меня когда-нибудь попросят об ответной услуге, мне придется серьезно напрячься, чтобы обосновать отказ. Пока что мы с Аллой шли вровень — она даже немного опережала меня по уровню своего долга. И мне нравилась эта ситуация. Я не хотел ничего менять. Формально мне и Дима был должен — за то, что я поработал водителем у приглашенной им группы. Но этот долг я мысленно приберегал на самый крайний случай, когда другого способа получить желаемое у меня не будет. Правда, я даже не подозревал, ради чего могу решиться напомнить о своем подвиге.

И ещё мне не хотелось делать Казаха своим должником.

— В клуб пока не получится, — ответил я, с неохотой откладывая обглоданную кость. — Я уеду, меня в Москве не будет неделю. Ну а там посмотрим. Честно говоря, мне хотелось бы, чтобы она переключилась на кого-нибудь другого и забыла обо мне.

— На меня! — ухмыльнулся Жасым.

— Ты если на неё запал, то поторопись, — посоветовал я. — А то там Дёма уже хвост петушил перед ней. Опередит.

Я отставил пустую кружку и отодвинул полную костей тарелку. Советские курицы всё же росли в нелегких условиях и не были похожи на тех птиц, что предоставляли свои тушки в распоряжение поваров всяких забегаловок далекого будущего. Наши были костлявыми, мяса на них было мало, но под пиво и они шли неплохо. Ещё из них получался наваристый бульон, но до этого блюда я пока не добрался. Супы у нас в общаге спросом не пользовались.

Впрочем, я был слегка пьян, сыт и с оптимизмом смотрел в будущее. Жасым тоже всё доел и допил, но с места не вставал — видимо, замечтался, как он подкатит к Алле и покорит её своей восточной физиономией.

— Жасым, пошли, — я помахал пятернёй перед его лицом.

В принципе, в общаге нам было делать нечего. Считалось, что в субботу студенты негласно могут с полным правом предаваться блаженному безделью. Были, конечно, и те, кто никакой индульгенции не получил, но их все — и они сами в первую очередь — считали зубрилами и ботаниками. Мы с Жасымом к их числу не относились, хотя иногда могли позволить себе полистать учебники даже в субботу вечером.

Но сегодняшняя суббота была особенной. Вечером меня ждал разговор с Михаилом Сергеевичем, и я хотел подойти к нему в твердом уме и трезвой памяти. Созвон был назначен на семь вечера; сейчас назначить точное время звонка было чуть ли не единственным гарантированным способом застать собеседника на месте и не занятым другими делами. В других случаях звонившего могли ждать только длинные гудки в тяжелой трубке. Мне же ещё надо было придумать, что просить у всемогущего старика, а также как это сделать таким образом, чтобы он просто не послал меня нафик. Наши отношения не были настолько хорошими, чтобы он не смог отказаться от моих услуг. И даже хлопоты с выдачей мне прав не помогут. Спишет на сопутствующие потери — а то и счет выставит.

Ещё мне нужно было решить для себя, хочу ли я ставить старика в известность о том, что Алла едет со мной? Вариант с признанием давал мне своего рода карт-бланш на некоторые вольности и предупреждал, например, от сумасбродства девушки. То есть ответственность за её поведение всё равно была на мне, но согласие Михаила Сергеевича помогало решить несколько сложных проблем — с той же бронью на билеты обратно. Сам я вспомнил об этом хоть и вчера, но уже в общаге. Иначе обязательно сообщил бы Алле, что вернуть её в Москву будет непросто — машину-то мы отдадим. Впрочем, десятка администратору вкупе с бронью могла волшебным образом превратить одно место в два. Интересно, сколько денег от щедрот выделит мне старик? Он не выглядел скрягой.