Я смотрел на него и не мог отделаться от мысли, что всё это какой-то дурной сон. Вблизи Чикатило выглядел настоящим уродом — по любым меркам, не только по моим, сформированным благодаря знакомству с его преступлениями. Отталкивающие черты лица, перекошенные очки в роговой оправе, сальные волосы, какая-то мерзкая одежда… как, ради всех святых, женщины соглашались спать с ним? Что он им обещал за секс? А я ведь точно помнил, что некоторые жертвы сами шли с ним в укромные места, чтобы предаться там греху похоти.

Но это был даже не десятый вопрос, который я хотел выяснить. Впрочем, я уже передумал с ним разговаривать. Мне стало неинтересно, откуда он взялся, как дошел до жизни такой и почему не мог вести себя подобно миллионам других жителей Советского Союза. Я видел его преображение в момент атаки на Аллу, помнил свою мысль про «мистера Хайда» — альтер эго вполне законопослушного доктора Джекилла из романа Стивенсона. Это раздвоение личности, похоже, имело место и в данном случае — в момент убийства Чикатило становился совсем другим существом, который легко подавлял волю своих жертв и мог не опасаться серьезного сопротивления. Во время следствия он никому не показал свою вторую личность; эксперты не смогли установить, что убивал, насиловал и глумился над трупами не скромный снабженец, а очень опасный зверь. Я не исключал, что Чикатиле неосознанно нравилось быть этим зверем, и он сам периодически выпускал его из клетки, выискивая всё новых и новых жертв. Но даже если всё было совсем не так, это не имело ровно никакого значения. Чикатилу следовало остановить в любом случае.

Сейчас напротив меня стоял не «мистер», а «доктор». Тот самый снабженец, который, правда, прекрасно осознавал, почему у него болят ребра и голова, и что я знаю про его внутреннего зверя, которого он нежно любил и кормил при первой же возможности. И этот снабженец не был в полной мере обычным человеком — за годы сожительства со зверем он научился у него слишком многому. Зверем, правда, ещё не стал, но, возможно, это были свойства его психики — обычный человек не выдержал бы долгого контакта с другой стороной нормальности и очень быстро оказался бы в психушке. А Чикатило как-то сумел договориться о совместной охоте. И этот симбиоз мог продолжаться вечно.

Во всяком случае, маньяк не хотел отдавать «свою прелесть» какому-то незнакомцу. То, что этот незнакомец знал его небольшую тайну, ничего не меняло — он был помехой и должен был умереть. Ну а потом, наверное, можно догнать и ту молодую тёлочку, чтобы закончить начатое. Подрочить, как сказал этот будущий мертвец.

Я буквально читал все мысли, которые бурлили в ушибленной голове Чикатило — они наглядно проявлялись на его лице и не были для меня тайной за семью печатями. Он твердо решил убрать меня со своего пути, а потом… впрочем, для того, чтобы потом наступило, ему надо было победить меня.

Чикатило принял нечто похожее на боевую стойку из борьбы бартитсу, в которой профессор Мориарти сражался против Шерлока Холмса в советском фильме. Кажется, эта часть уже вышла [1], так что маньяк, который проводил большинство вечеров перед телевизором, как и все советские люди, мог быть и знаком с этим шедевром советского кинематографа.

Я стоял расслабленно, левым плечом вперед, опустив руку с гвоздодером вниз. В драке с ножами и другими острыми предметами нет освященных вековыми традициями правильных стоек — они подходят для фехтования, да и то не для каждой ситуации. У холодного оружия одно правило — любая поза будет неправильной, если противник сумеет нанести удар. Я всё ещё не принял окончательного решения, и поэтому не достал из сумки свой тесак; где-то на задворках моего сознания оформлялась идея ещё разок оглушить Чикатилу и сдать его местной милиции вместе с заявлением о нападении на Аллу. Это займет его на несколько месяцев, а то и лет. Ну а если местные менты окажутся дотошными и проверят Чикатило на причастность к старым убийствам, то расстрел ему гарантирован. Но эта мысль не успела оформиться до конца.

Тот «афганец» говорил, что во время боя нужно внимательно следить за ножом противника. Потом нужна хорошая реакция, чтобы увернуться, и ещё раз реакция, чтобы суметь ударить в ответ. Собственно, в этом и заключалось моё обучение — он бил меня пластмассовой игрушкой, я уворачивался и бил в обратку. По большей части мои «ответы» улетали в молоко, «афганец» злился и напоминал, что если враг будет махать своей острой железкой достаточно долго, то когда-нибудь точно попадет. Я в это верил безоговорочно, но ничего с собой поделать не мог, у меня была сидячая работа и нетренированные суставы. Тогда-то этот «афганец» и предложил мне просто заучить пару движений и применять их в случае реального столкновения, а я с благодарностью последовал его совету. Движения я, конечно, заучил, но мне они до сих пор были не нужны, бог миловал.