— А… Мы идём туда? — осторожно спросил Хэйден и с тёплой надеждой, и со страхом, что это не так.

— Ты можешь. Остальные идут к Костру, у них другая дорога.

В одно мгновение он представил себя посреди Миры и Артура — болтливый, глупый, вечно неприкаянный, не принятый братом — и сравнил с тем собой, каким мог бы быть там. В горах. На родине. Где его корни, где ещё недавно Хэйден и не смел побывать, но куда так рвался. И вот он — шанс.

Сомнения рассеялись.

— Как мне попасть туда?

— Просто иди.

— А ты?

— У меня своя дорога. Если хочешь в те горы, то иди прямо сейчас.

— Но куда? — спросил Хэйден, и вдруг увидел, что позади Кота синеют, как на акварельной картинке, далёкие, остроконечные пики. Те самые. Из глубинной памяти, из самого сердца.

Он уже пошёл было, обогнул Кота, но вдруг замер.

— А другие? — спросил он. — Я их увижу?

— Всё может быть.

— Передай мою… — он запнулся, подбирая слова. — Мои извинения. За всё.

Кот кивнул.

— Благодарю тебя! — сказал Хэйден, всё ещё медля.

— Да иди уже. Захочешь, увидишь их. Иди.

— А… это… Не знаю, как спросить…. Видишь ли, тот свет, да?

— Дурак, — ответил Кот и добавил, уже отвернувшись: — Ничего ты не понял.

Хэйден оглянулся: горный пейзаж стал бледнеть. Он испугался: вдруг сейчас исчезнет? Вдруг…

— Ты можешь быть везде, где захочешь, — сказал Кот.

И Хэйден успокоился.

— Тогда до встречи! — крикнул он удаляющемуся Коту, повернулся в сторону гор и бодро зашагал к ним.

— Здравствуйте! — завопил он, чувствуя, как голос его летит ввысь, к самым вершинам. — Я вернулся! Здравствуй, мой дом!

Я шла за Котом.

Зной, звенящие насекомые и сказочные пейзажи — я словно попала в летний жаркий поход. Разве что рюкзака не хватало.

Да, походы… Те самые, когда частенько думаешь о том, как бы славно было бы отдохнуть в теньке, обсохнуть, а лучше — окунуться в ручей. Или ещё лучше — посидеть у водопада. Шумного, с ледяным дыханием. А потом — лечь в траву и полежать. И послушать свободных, диких птиц высоко в небе. И увидеть их полёт. И ощутить терпкий запах чабреца. Или полыни. Или задеть вдруг колючку, почти рассердиться, но тут же понять, что это — можжевельник. Со зрелыми тёмными ягодами, которые уже можно собирать для чая.

Или вот реки. Могучие, раскидистые, вроде Волги. Или бурные, горные, почти кипящие в своей быстроте. Через них обычно проложены шаткие мостики. И когда идёшь по такому — дух захватывает.

Или леса. Равнины. И горы, конечно, тоже. И вообще весь мир… Как хорошо бывает в походе, как хорошо бывает на Земле…

Тут мне стало совсем тоскливо. Я впервые, кажется, ощутила, насколько сильно люблю свой дом. А там ведь, наверно, уже зима. Или пока осень? Сколько прошло? Не знаю. Вернуться бы мне на Землю. Вместе с Артуром. Но захочет ли он?

Пока я так думала, время от времени вытирая лоб и глядя на горячее степное солнце, дорога стала меняться.

Теперь мы ступали по полю забытых событий и судеб, которые обратились цветами. Я хотела постоять здесь чуть подольше, до того сладко они пахли, но Кот запретил.

— Нельзя отвлекаться.

И мы прошли. Выбрались на узкую тропинку. Она бежала вниз по косогору, с которого виднелись гигантские макушки голубых елей и ветви синих дубов. А рядом со мной сидел громадный белый Кот. Вот бы написать такую сцену для книги. Но пока не до того. Пока я шаг за шагом спускалась по козьей тропке, старательно думая о том, как благополучно это сделать.

Но вот дорога вывела нас к сказочному лесу. Я устало прислонилась к стволу и закрыла глаза. Привал. Нега. Прохладные объятия леса. Чуть влажный пропитанный счастьем воздух.

Такое ведь уже было… Я узнаю это место, это ощущение.

Я вдохнула поглубже и открыла глаза, ожидая увидеть голубые сосны и ели, но их не было. Лес переменился.

Теперь вокруг меня клёны и липы. И дубы. Совсем обыкновенные, земные.

Местное солнце серебристой каймой обходит, обегает вдоль кленового листа, просвечивает сквозь дырочки в нём и достигает меня, золотит мою кожу, роняет ажурную тень. Золотистые пятна света на стволах клёнов и лип цвета какао или крепкого чая. А на дубах — свет с белёсым отливом. И всё те же витиеватые тени кленовых листьев и ветвей. И свист птички. Знать бы, как она называется, понимать бы то, о чём она поёт, что вещает нам из глубин самой природы.