Глэдис с минуту поискала следы вранья и неуверенности на моем лице. Но оно отражало только раскаяние, безмерную любовь и температуру окружающего воздуха.

Я аккуратно промокнул платочком Глэдис свое лицо. Никак не могу улучить случай вернуть его обратно. То есть, хозяйственный российский мужик внутри меня уже принял решение оставить навсегда, но английский джентльмен вовсю надрывался в крике, как это неправильно. Компромисс нашелся, и надеюсь школьной принцессе он понравится.

Глэдис достала свою «страшную книжечку», провела открытый сеанс каллиграфии, вырвала листок и вручила его мне. Под переливы звонка от колокольчика Джонса.

— Безмерно благодарен, Глэдис. — искренне сказал я. — Не буду тебя задерживать, но обещаю, что не стану разочарованием. Посмешищем. Странным воспоминанием. Поверь мне.

Она резко отвернулась и выгнала меня прочь своим: «иди уже и не попадайся мне больше на глаза! По крайней мере сегодня.»

Сейчас, сидя за краешком парты, изуродованной чернильными надписями, ножом, жевательной смолой и отпечатками немытых рук бедноты, я осознал, насколько глубже стала социальная пропасть между нами.

Забитый ботаник украдкой косился на меня, старательно изучая. За ним сидела девица: черное платье, белый фартучек, золотистые волосы заплетены в косу. Лицо красивое, но маловыразительное и строгое — у Глэдис поживее будет. Я что, машинально выбрал парту потому, что эта девчонка напомнила мне школьную принцессу гимназии Беллингема?

Глупое сердечко: меня есть дела поважнее, чем оплакивать понижение своего комфорта и статуса.

Мисс Кулстоун еще разбирала поэму какого-то страдальца, когда раздался слоновий топот и еле слышный треньк колокольчика. Хорошего звонка не нашлось и рандомный бедолага бегал по школе с неказистым колокольчиком, извещая о переменах.

— На этом всё, дома подготовить эссе на следующие темы, написанные на доске или свою на выбор.

Она вздела руку указывая на доску. «Театральщина респектабельного общества в романе Сомерсета Моэма 'Луна и грош»«, 'Исследуйте дьявола Чарльза Стрикленда» и тому подобные, малопонятные мне темы украшали грифель класса.

Проделав данный фокус, мисс Кулстоун живенько выскочила из класса. Я встал сразу за ней и обернулся. Свиноподобный мужик торил дорогу ко мне.

— А давай, — подбодрил я его, — обещаю сломать тебе только пальцы на левой руке. Чтобы мог продолжать учебу и ходить в школу.

Некое подобие мыслительного процесса отразилось на его, начинавшим зарастать пушком, лице. Четверо кретинов с задней парты, шествующим за ним, приостановились. «Робин Гуд», вставивший трубочку в рот с нехорошим намерением, поперхнулся и выронил её оземь.

Я подошел к парте училки и вывалил на неё конфискованные предметы «пушеров» из рюкзака. Достал смятый листочек с пятнами крови на ней.

— Питер, э-э-э, «двузубый»? — прочитал я вслух.

— Он из соседнего класса. — выкрикнул кто-то робко.

Школота осторожно подошла и сгрудилась возле стола.

— Рэмси Смолоход? — прочитал я второе.

— Это я. — мрачно, гордо и независимо сказал «Робин Гуд».

— А ну, извинись. — вспомнил я.

Он затравленно повертел головой. Но желающих выйти со мной на бой поубавилось. «Вот пушеры его размажут, когда придут, там и я на спину ему наплюю» — было написано на лицах школьников.

— Извини. — пробурчал он. — Это просто знак дружеского приветствия.

Перегибать я не стал. Сейчас еще спровоцирую на конфликт остальных, зачем буянить и разносить школьную мебель. Воспитание школоты — процесс поэтапный.

— Семь пенсов и порция «молочки»? — удивился я. — Что за молочка?

— Сок коровьего дерева. — любезно пояснил Рэмси. — Его воск жуют, на вкус очень приятно.

Походу кличку ему не зря дали. В сортах «чего пожевать» парень разбирается. Семь пенсов я ему отдал, а молочку посоветовал найти под крайней скамейкой парка. У чувака, встретившегося с данной конструкцией, изо рта при ударе что-то вылетело.

Я продолжил перекличку, выцепил взглядом тощего ботаника и повелел сбегать в соседний класс за пацанами, выплатившими дань пушерам. Стоящая рядом девчуля с золотистой косой отчего-то дернулась, а её группа поддержки, в составе трех крепко сбитых подростков, переглянулись между собой. Это она сидела рядом со мной на уроке, молчаливая и неприступная. Сестра тощего? Не очень они похожи.

На моменте оглашения следующего имени дверь распахнулась. В класс ввалился прототип героя песни «он начал жизнь в трущобах городских». В кепарике, широких штанах, рубашке с короткими рукавами, черном шейном платке и такого же цвета ботах.

— Кто здесь Дашер? — развязно спросил он. — Улица призывает его к ответу.