– Еще вопрос кто из нас тупой! – вдруг рявкнул пан Мáлыш. – Да, я не понимаю! Не понимаю, почему умная, красивая, самостоятельная и вообще удивительная девушка засовывает свою жизнь в задницу из-за событий десятилетней давности!

– Что-о-о?! – только и смогла выдохнуть Кира.

– То-о-о! – передразнил ее Макс. – Всё это в прошлом. Блин! – Он взъерошил волосы, продемонстрировав чисто выбритую подмышку. – Я не верю, что объясняю такие очевидные вещи внешне вроде бы совершенно взрослому человеку. Кира, жить надо для себя. Не назло кому-то, не ради кого-то. А для себя, в первую очередь. Чтобы тебе было хорошо. Не Оксане, не Владу, не этому козлу Лексу. А тебе. Себя надо любить, Кира Артуровна. Стыдно это не понимать в твоём возрасте.

В голове у Киры что-то непрерывно взрывалось. Она рассказала ему. Спонтанно, неожиданно для себя поддалась порыву и рассказала. То, о чём никому никогда не рассказывала. Душу вывернула. До обморока боялась увидеть в его глазах презрение. Как у Оксаны. Наверное, в глубине души надеялась увидеть сочувствие, как в глазах мамы. Дудки. Макс был другим человеком. Ни презрения. Ни сочувствия. А что-то иное. Он ей говорил что-то неправильное. Что-то, что разносило всё внутри. Что-то, что заставляло ее чувствовать себя… Нет, не привычно грязной. Наоборот. Маленькой, глупой девочкой, которую распекает взрослый умный дядя. Не грязной шлюхой. А маленькой глупой девочкой. Всё снова встало с ног на голову. Земля и небо поменялись местами.

– Да иди ты! – у Киры не нашлось ничего умнее. – Я домой поехала! – Она принялась резко стягивать с себя его футболку.

– Ага, сейчас, прямо! – снова рявкнул он. – Я тебя из ресторана увёз, по дороге тебя тошнило, между прочим! Потом я тебя на руках пёр до квартиры, ждал, пока ты проспишься. Чаем напоил. А теперь ты домой намылилась? Да как же! Сначала ты должна у меня отсосать. В знак благодарности.

– Иди ты в жопу! – Слова вылетели до того, как она успела полностью осознать сказанное им. Автоматически. Сами собой вылетели. И только потом она похолодела от ужаса. От паники. От «дежа вю».

– Во-о-т! – проорал Макс. Резко и обличительно наставил на нее указательный палец, опрокинув при этом на идеально чистый бежевый ковёр бокал с остатками пива. Но даже голову не повернул. – Вот именно это ты и должна была сказать сестре! Козикову! Уроду этому Лексу! Иди в жопу! Иди к дьяволу! Почему меня ты послать легко можешь, а Козикова нет?!

Всё. Кончилось всё. Терпение. Аргументы. Слова. Или прибьёт его сейчас. Или поцелует.

– Пошел к чёрту!

– Сама вали!

– И уйду!

И ушла. Он поморщился от ожидаемого грохота входной двери. Тупо смотрел на тёмное пятно на ковре. Какое, на хрен, пиво?! Где-то у него был вискарь.

Она сидела на мокрой скамейке, ждала такси, тряслась от холода – в тонком плаще и в туфлях на босу ногу. И утирала злые слезы. И почему-то было ощущение, что она впервые неправа. Про себя – неправа. И самое правильное сейчас – вернуться. И все-таки – поцеловать. А потом, может быть, прибить. Но сначала поцеловать. И чтобы он обнял, прижал к себе. И не отпускал. Не отдавал. Всем псам прошлого, которых он так убедительно высмеял.

Грёбаный Малыш.

Когда такси повернуло на Приморский, раздался звонок. Очередной от Влада – в компанию к восьми пропущенным? Не хотела брать трубку, но телефон всё звонил и звонил, водитель начал коситься, и Кира достала телефон из сумочки. Однако… И что же вам неймётся, шановный?

Она не успела ничего сказать, из трубки донеслось гневное:

– Где ты?!

– Ты меня сам выставил!

– Это ты сбежала!

Похоже, он будет теперь с ней разговаривать только так – рыком. А он тут же доказал обратное. Значительно спокойнее и тише, но всё равно сердито:

– Неважно, кто… Всё равно, я должен проконтролировать, как ты добралась домой! Где ты?

Все гадкие ответы куда-то испарились перед этим злым «Я должен проконтролировать…» И она буркнула, вроде бы с неохотой:

– Я в такси. Подъезжаю к дому.

– Надеюсь, к своему дому?

«Нет, к Владу» застряло в горле. Пришлось снова буркнуть:

– К своему.

– Вот можешь же головой думать, когда хочешь.

– Да иди ты!

– Уже пошёл. Спокойной ночи, Карлсон.

– Спокойной ночи, Малыш.

Макс злился. Это стало его постоянным, нормальным, привычным состоянием – с того хмурого похмельного утра, после вискаря на пиво и откровений Киры.

Кира… Он думал о ней. Постоянно. Думал и злился. Потому что не соврал тогда, накануне. Не мог он понять, как можно так с собой обходиться. Да было бы из-за чего!