Она не стала спорить, подняла ко мне лицо. От слез ее веки были припухшими, нос покраснел. Почти не стало видно конопушек. Я придержал Наташину голову за подбородок. Осторожно двумя пальцами раздвинул веки и едва не присвистнул от удивления. Зрачок был ненормально широким. Он почти полностью закрывал радужку. От этого глаза девушки казались не зелеными ведьминскими, а практически черными.

С ночным визитом хозяина такое совсем не вязалось. Хотя, кто его знает, как это должно быть? Какими должны быть последствия всей этой шаманской чертовщины? Вопросы. Вопросы. И ни одного ответа.

Мог ли я предположить, что такое вообще бывает? Да если бы мне неделю назад кто-нибудь рассказал о подобном… Я криво усмехнулся. Подумал, что счел бы этого человека психом.

Сзади на нас упала чья-то тень. Осипший голос спросил:

— Чего интересного ты там нашел?

Я вздрогнул всем телом и резко откатился в сторону. Понятное дело, зря. Это был всего лишь Тоха. Осунувшийся, помятый, угрюмый Тоха.

Наташа прикрыла разодранную щеку одной рукой, вторую ладонь приставила ко лбу козырьком, присмотрелась сквозь щелочки и возмущенно выпалила:

— Антон, ты чего пугаешь? Чего подкрадываешься?

— Я? — Тоха сделался на миг озадаченным. Пожал плечами. — Не думал даже. Пойдемте лучше, что покажу.

И махнул в сторону костровища.

— Идемте, не пожалеете.

Я поднялся, подал Наташе руку. Она вцепилась в мою ладонь намертво, отказалась ее выпускать. Пошла совсем рядом, стараясь прижаться ко мне плечом, бедром. Словно боялась даже на миг остаться одна.

У костра действительно было на что посмотреть. Везде валялась разбросанная посуда. В одной из мисок с остатками вчерашнего ужина пировала пара нахальных бурундуков. Нас они заметили, но от еды отрываться не стали.

Тоха притопнул в их сторону ногой, крикнул:

— Брысь, обжоры!

Зверьки отскочили на пару метров, привстали на задние лапки и заорали на своем, бурундучьем.

— По матери тебя кроют, — усмехнулся я.

Наташа расстроилась:

— Зачем ты их? Пусть бы ели. Жалко тебе что ли?

Антон неожиданно смутился.

— Не знаю. Как-то само получилось… Ну да я не об этом. Смотрите.

Он потянул меня за рукав.

— Как тебе?

Я не смог сдержаться:

— Ого!

С другой стороны костра земля была словно перепахана. Кто-то сломал один из складных стульев. Потом обломком металлической ножки нарыл пяток неглубоких ям.

Поверх всего этого, как опавшие листья, валялись игральные карты. Частично обугленные, частично рваные. В пологе навеса была вырезана большая округлая дыра.

Но сильнее всего меня удивило даже не это. В костре, подошвами к углям, лежали мужские сапоги. Те самые, доставшиеся Юрке в наследство от мумии. Вид у них был самый жалкий. Подметки обгорели почти целиком. Голенища деформировались, оплавились. Носить такую обувку совершенно точно было нельзя.

— Как вам? — Тохин вопрос застал меня врасплох.

— Не знаю, — сказал я. — Ладно карты, вы их могли оставить у костра после игры. А дальше их сдуло ветром. Но это! Кто сделал все это?

Я указал на дырку, стул и сапоги. Тоха проследил за моей рукой. Застрял взглядом на резанном пологе и как-то подозрительно смутился.

— Погоди, — Наташа повернула меня к себе, — кто вчера играл в карты?

— Вы все.

— Мы? — Она даже ткнула себя пальцем в грудь.

Я кивнул. Подумал, неужели она могла забыть?

— Миш, — Тоха стал невообразимо серьезен, — после песни, после ссоры мы все разошлись по палаткам. Никто не играл. У огня один ты остался.

— Как один?

У меня возникло ощущение, что я схожу с ума.

— Но я же видел. Я точно помню. Раздали карты. Козырь черви. У Зиночки была шестерка. Она ходила первая. Потом Наташа удачно отбилась и вышла. А Санжай остался в дураках.

Я поймал их ошарашенные взгляды и запнулся.

— Что? Нет? Не так?

Тоха нахмурился.

— Я не знаю, что ты видел, — сказал он, — только в карты никто из нас не играл.

Наташа испуганно ойкнула и провела рукой по шеке.

— Это все Колькин хозяин, — прошептала она торопливо, — это он приходил. Я точно знаю.

— Щеку тебе тоже он?

Антон указал на ее лицо. Наташа сглотнула, ответила:

— Да. Наверное… Я плохо помню. Страшно было. Очень. Он требовал, чтобы мы все вернули. А у меня ничего не было, кроме ожерелья. Тогда он ударил меня по лицу. Сказал, что не выпустит отсюда никого, пока не получит свое.

— А ожерелье?

Наташа оттянула ворот футболки, показывая, что там ничего нет. Сказала совсем убито:

— Я отдала. Я сразу отдала. Я очень испугалась.

Антон вновь глянул на полог, навеса, нервно почесал кончик носа. Он словно не мог решиться что-то рассказать. Я решил его подтолкнуть:

— А кто к тебе приходил?

Он странно дернулся, мельком глянул на Нату. Ответил: