Может, она и удивилась, только сделала вид, что не расслышала вопроса.

* * *

Отдохнуть усталым добытчикам никто не дал. Девушки отогнали нас Юркой от костра, вручили рваную палатку, иголки, нитки, один наперсток на двоих.

— Шейте, — велела Наташа, — мы с Зиной пробовали, у нас не хватает сил.

— Ткань слишком плотная, — немного виновато пояснила Зиночка.

— Это правильно, — Тоха довольно потер руки, осклабился, — труд сделал из обезьяны человека, и из вас тоже сделает людей.

Юрка вспылил:

— А сам-то так обезьяной и станешься? Сел бы тут, с нами и помог.

— Мне нельзя, — Тоха поспешно ретировался, подхватил обломки сучьев, принялся подкидывать в костер, — я занят.

— На! — Наташа принесла откуда-то третью иглу. — Пусть в нашем коллективе будет три человека. А то обезьяны надоели.

После его почти пинками выгнали с «кухни» и усадили к нам.

Колька выглянул из кустов, прислушался к пикировке и благоразумно нырнул обратно.

— Вот, — Юрка многозначительно поднял вверх палец, — мудрый человек. Не стал нарываться, просто, по-тихому слинял.

— А давайте, я его приведу? — Тоха воткнул иглу в катушку и попытался подняться.

— Сидеть! — рявкнули мы хором.

Продолжил уже я один:

— Деловой какой. Лишь бы свалить.

— Что свалить? — не понял Тоха.

Я только отмахнулся.

— Шей, давай.

Как ни странно, но с палаткой мы справились к ужину. Или к обеду? Я уже не знал, как это назвать. Часы показывали почти пять.

Гольяны были восхитительны. Нежные косточки рыбешек пропеклись так, что не ощущались вовсе. Весь наш улов улетел в одно мгновение.

Эдик щедро раздавал печеный рогоз. Ната снимала с шампуров поджаренные шляпки боровиков. Было удивительно вкусно. Правда, подумалось, что на такой диете мы долго точно не протянем. Если в ближайшие дни не найдется карта, то всем придется туго.

На десерт была голубика в каких-то почти нереальных количествах. Сытые и довольные мы просидели у костра дотемна. А потом…

Потом Санжай подкинул в котелок своих травок и сделал мне едва уловимый жест — не пей.

* * *

Юрка храпел. Отчаянно, с немузыкальным присвистом. Санжай не стал особо выжидать, легко переполз через него и тронул меня за колено. Я поднял голову.

«Пошли!» — сделал он знак и выбрался и палатки.

Снаружи оказалось удивительно тихо. Не было слышно даже птиц. Лишь в озере плескала рыба да мерзко звенели комары. Самое время, чтобы исполнить задуманное. Уж больно идея хороша. И тут меня осенило — идея-то, что надо, вот только… Вспомнилось нетленное: «Киса, скажите мне, как художник художнику, вы рисовать умеете?» Только почему-то стало совсем не смешно.

— Ты рисовать умеешь? — огорошил я Кольку в лоб.

Он криво усмехнулся:

— Ты раньше об этом подумать не мог?

Что тут сказать? Мог, не мог, какая теперь разница? Я только пожал плечами. Санжай ухмыльнулся еще шире.

— Неси уголь, Айвазовский, сейчас покажу тебе класс.

Я так обрадовался, что безропотно понесся к костровищу, набрал основательно прогоревших кусочков, осторожно, чтобы не перепачкать одежду притащил обратно.

Колька их придирчиво осмотрел, кивнул.

— Остальное тоже неси. Кто их знает, когда проснутся? Я сильно много сыпать не стал.

С остальным было совсем легко. Я управился буквально за пять минут. Колька провозился немногим больше. Он светил себе фонариком, выводя на утоптанной земле «шедевр». Получилось очень похоже.

Оставшиеся угли мы закинули в костер. После тщательно отмыли руки и вернулись в палатку. Этот этап спектакля был завершен. Осталось только дождаться утра.

Юрка проснулся первым. Исхитрился выбраться из палатки почти незаметно, не потревожив никого.

Вопль его перебудил весь лагерь.

Спросонья я совсем забыл и про нашу затею, и про ночную вылазку. Поэтому не сразу сообразил, что к чему. Просто вывалился следом, столкнувшись в проеме с Санжаем головами.

У палаток столпились все. Ребята сверкали труселями и мятыми мордами. Девчата были относительно одеты. Все изумленно молчали, пытаясь уразуметь произошедшее.

Я поднялся в полный рост, оглядел наше с Колькой творение при свете дня и невольно испытал гордость. Что сказать? Получилось весьма внушительно.

На утоптанной земле красовалась оскаленная медвежья морда, нарисованная углем. Рядом лежали недогоревшие сапоги Тутанхамона. Между ними и рисунком из земли торчал знакомый топор. Тот самый, которым мертвец грозил отрубить Юрке ноги.

Колька задумчиво потер лысый подбородок, поднял вверх палец и внушительно произнес: