Я знаю. Прошло много времени. Освободишь меня? Старый пес поднял голову. Люди не могут страдать так, как собаки. Мы должны быть благодарны за это. Но из глубин своей боли он все-таки поднялся и вонзил сточенные зубы в мои путы. Я чувствовал, как они ослабевают, виток за витком, но у меня даже не было сил разорвать их. Ноузи повернул голову, чтобы приняться за них задними зубами. Наконец веревки разошлись. Я вытянул руки вперед. От этого все стало болеть по-другому. Я все еще не ощущал рук, но смог повернуться и вытащить лицо из соломы. Ноузи и я вместе вздохнули. Он положил голову мне на грудь, а я обнял его онемевшей рукой. Снова дрожь сотрясла меня. Мои мышцы сокращались так сильно, что яркие точки запрыгали у меня перед глазами. Но это прошло, а я все еще дышал. Я снова открыл глаза. Свет ослепил меня, но я не знал, настоящий он или нет. Рядом со мной хвост Ноузи стучал по соломе. Баррич медленно опустился на колени подле нас. Он осторожно положил руку на спину Ноузи. А когда мои глаза привыкли к свету его фонаря, я увидел, что лицо его искажено от горя.

— Ты умираешь? — спросил он меня. Его голос был настолько лишен выражения, что это было похоже на заговоривший камень.

— Не уверен, — это я пытался сказать, но язык все еще работал плохо. Он встал и ушел. Фонарь он взял с собой. Я лежал один в темноте.

Потом свет вернулся, и Баррич с ведром воды. Он поднял мою голову и плеснул немного воды мне в рот.

— Не глотай, — предупредил он, но я все равно не мог заставить работать эти мышцы. Он промыл мой рот еще два раза, а потом чуть не утопил, пытаясь заставить еще немного выпить. Я отодвинул ведро одеревеневшей рукой.

— Нет, — выдавил я.

Через некоторое время в голове у меня, казалось, прояснилось. Я коснулся языком зубов и ощутил их.

— Я убил Коба, — сказал я ему.

— Я знаю. Они принесли его тело в конюшни. Никто не хотел мне ничего говорить.

— Откуда ты узнал, где я? Он вздохнул:

— У меня просто было чувство.

— Ты слышал Ноузи.

— Да. Его вой.

— Я не это имел в виду. Он долго молчал.

— Чувствовать что-то — еще не значит этим пользоваться.

Я не смог придумать ничего, чтобы ответить. Через некоторое время я сказал:

— Это Коб ударил тебя ножом на лестнице.

— Да? — Баррич задумался. — А я-то думал, почему собаки так мало лаяли. Они знали его. Только Кузнечик среагировал.

Внезапно я ощутил сильную боль. Мои руки вернулись к жизни. Я прижал их к груди и стал укачивать. Ноузи заскулил. — Прекрати, — зашипел Баррич. — Вот сейчас я ничего не могу сделать, — ответил я, — все так болит, я разрываюсь на части.

Баррич молчал. — Ты поможешь мне? — спросил я наконец.

— Не знаю, — сказал он тихо и потом почти с мольбой: — Фитц, что ты такое? Чем ты стал?

— Я то же, что и ты, — сказал я ему честно, — человек короля. Баррич, они собираются убить Верити. Если бни это сделают, Регал станет королем. — О чем ты говоришь?

— Если мы не уйдем отсюда, пока я не объясню, это случится. Помоги мне выбраться.

Казалось, ему потребовалось очень много времени, чтобы обдумать это. Но в конце концов он помог мне встать, и, держась за его рукав, я выбрался из конюшен и вышел в ночь.

Искусство дипломатии — это везение, благодаря которому вы, узнаете больше секретов противника, чем он ваших. Всегда действуй с позиции силы — таковы были принципы Шрюда. И Верити был верен им.

…Ты должен найти Августа. Он — единственная надежда Верити.

Мы сидели в предрассветных сумерках на склоне горы над дворцом. Мы не ушли далеко. Склон был крутым, а я слишком слабым, чтобы идти. Я начинал подозревать, что удар Регала пришелся как раз по сломанным Галеном ребрам. Каждый вздох пронзал меня болью. От яда Регала снова и снова повторялись приступы дрожи, и мои ноги сгибались часто и непредсказуемо. Один я не мог стоять, потому что ноги отказывались мне служить. Я не мог даже схватиться за ствол дерева и сохранять вертикальное положение: в руках не было силы. Вокруг нас в предрассветном лесу перекликались птицы, белки собирали запасы на зиму, стрекотали бесчисленные насекомые. Трудно было среди всей этой жизни думать о том, какая из этих неприятностей останется со иной навсегда. Неужели дни и силы моей юности уже потрачены, и мне ничего не осталось, кроме дрожи и слабости? Я пытался не думать об этом, чтобы сосредоточиться на более серьезных проблемах, стоящих перед Шестью Герцогствами. Я заставил себя успокоиться, как учил Чейд. Вокруг нас возвышались прекрасные огромные деревья, навевавшие покой даже на меня. Я понимал, почему Эйод не хотел рубить их. Иголки под ногами были мягкими, аромат удивительно приятным. Я хотел бы просто лечь и заснуть, как Ноузи рядом со мной. Наши боли все еще были смешаны, но Ноузи по крайней мере мог бежать от них в сон.

— С чего ты взял, что Август поможет нам, — спросил Баррич, — даже если бы я мог притащить его сюда?

Я заставил свои мысли вернуться к нашей проблеме.

— Я не думаю, что он вовлечен во все это. Скорее всего, Август все еще верен королю.