— Прошу прощения, — я попытался изобразить раскаяние, — меня просто отвлек щенок. — Он свернулся у меня под мышкой и небрежно жевал краешек моего камзола. Трудно объяснить, что я чувствовал. Я должен был внимательно слушать леди Пейшенс, но это маленькое существо, уютно устроившееся у меня на груди, излучало восторг и удовлетворение. Это опьяняющее ощущение, когда ты внезапно становишься центром чьего-то мира, даже если этот кто-то — восьминедельный щенок. Это заставило меня осознать, каким глубоко одиноким я себя чувствовал и как долго. — Спасибо, — сказал я и сам удивился горячей благодарности в моем голосе, — огромное вам спасибо.

— Это только щенок. — Леди Пейшенс, к моему удивлению, казалась почти пристыженной. Она отвернулась и посмотрела в окно. Щенок облизнул нос и закрыл глаза. Тепло. Спи, — Расскажи мне о себе, — внезапно потребовала она.

Это ошеломило меня.

— Что бы вы хотели знать, леди? Она сделала расстроенный жест:

— Что ты делаешь каждый день? Чему тебя учили? И я попытался рассказать ей, но видел, что это ее не удовлетворило. Она крепко сжимала зубы при каждом упоминании Баррича. Ее совершенно не заинтересовали мои боевые упражнения, а о Чейде мне приходилось помалкивать. Она с неохотным одобрением кивала, слушая об уроках чтения, письма, языков и счета.

— Хорошо, — внезапно она прервала меня, — по крайней мере, ты не совсем невежа. Если ты умеешь читать, то можешь научиться чему угодно. Было бы желание. Оно у тебя есть?

— Думаю, да. — Это был вялый ответ, я начинал чувствовать себя затравленным. Даже щенок не мог перевесить ее пренебрежения к моим занятиям.

— Тогда ты будешь учиться. Потому что я хочу, чтобы ты делал это, даже если сам еще не хочешь. — Она внезапно посуровела и резко сменила позу. Это меня озадачило. — Как тебя называют, мальчик? Опять этот вопрос.

— Мальчик вполне годится. — Спящий щенок у меня на руках жалобно заскулил. Я заставил себя успокоиться ради него. Я был удовлетворен, увидев, как преобразилось лицо Пейшенс.

— Я буду называть тебя, о, Томас. Или просто Том. Это тебя устраивает?

— Думаю, да, — осторожно согласился я. Баррич больше времени тратил на то, чтобы придумать кличку для собаки. У нас в конюшнях не было Чернышей и Шариков. Баррич называл каждое животное так тщательно, как будто имел дело с особами королевской крови. Их имена означали определенные свойства или тип характера, которого он стремился от них добиться. Даже имя Суути маскировало тихий огонь, который я научился уважать. Но эта женщина назвала меня Томом, не успев перевести дыхание. Я опустил глаза, чтобы избежать ее взгляда.

— Тогда хорошо, — оживленно сказала она, — приходи завтра в это же время. Я кое-что приготовлю для тебя. Предупреждаю, что жду старательности и прилежания. До свидания, Том.

— До свидания, леди.

Я повернулся и вышел. Лейси проводила меня взглядом и снова посмотрела на свою госпожу. Я чувствовал ее разочарование, но не знал, в чем дело.

Было еще рано. Первая аудиенция заняла меньше часа. Меня нигде не ждали; я мог сам распоряжаться своим временем. Я отправился на кухню, чтобы выпросить объедков для моего щенка. Проще всего было бы отнести его вниз, в конюшню, но тогда Баррич узнал бы о нем. У меня не было никаких сомнений относительно того, что произойдет потом. Щенок останется в конюшнях. Номинально он будет моим, но Баррич позаботится о том, чтобы эта новая связь была разорвана. Допустить это было нельзя.

Я все обдумал. Корзинка из прачечных и старая рубашка поверх соломы для его постели. Его прегрешения пока что будут невелики. А когда он станет старше, благодаря нашей связи его будет легче дрессировать. А пока ему придется какое-то время каждый день проводить в одиночестве. Но когда он подрастет, то сможет ходить со мной. В конечном счете Баррич узнает о его существовании. Я решительно отбросил эту мысль. С этим я разберусь позже. А сейчас ему нужно имя. Я оглядел его. Он не был курчавым и крикливым типом терьера. У него будет короткая гладкая шерсть, крепкая шея и голова как ведерко для угля. Но когда он вырастет, то будет в холке ниже колена, так что это не должно быть слишком тяжелое имя. Я не хотел, чтобы он стал бойцом, так что не будет никаких Пиратов и Бандитов. Он будет упорным и бдительным. Клещ, может быть? Или Сторож?

— Или Наковальня. Или Кузница.

Я поднял глаза. Шут вышел из алькова и шел за мной по коридору.

— Почему? — вырвалось у меня. Я больше не задавался вопросом, откуда шут знает, о чем я думаю.

— Потому что он разобьет твое сердце и закалит твою силу в своем огне.

— Звучит немного мрачновато, — возразил я. — А кузница теперь плохое слово, и я не хочу метить им своего щенка. Только вчера в городе я слышал, как пьяный орал на карманника: «Пусть твоя женщина будет „перекована“!» И все останавливались и смотрели.

Шут пожал плечами.

— Что ж, это они могут, — он пошел за мной в комнату. — Тогда Кузнец. Или Кузнечик. Покажешь мне его?

Я неохотно передал ему щенка. Он зашевелился, разбуженный, и завертелся в руках у шута. Нет запаха, нет запаха. Я был потрясен, вынужденный согласиться со щенком. Даже теперь, когда для меня работал его маленький черный нос, я не мог различить никакого ощутимого запаха.