Поговорка о том, что нельзя игнорировать людей, когда они показывают тебе свою настоящую версию, всплывает в голове из-за тех неожиданных моментов, которые я разделила с Нико. Является ли все это надуманным? Или под криминальной внешностью скрывается настоящий человек?

Впервые в жизни мое сердце и интуиция воюют с моей головой. С тем, что я знаю как правду.

И с тем, что, как я надеюсь… неправда.

Нико

Рэйф заходит в мой кабинет, закрывает дверь и садится.

— Док проверил ее. Она в порядке.

Я откидываюсь в кресле, заложив руки за голову.

— Что ты думаешь о сегодняшнем дне?

Он наклоняется вперед, опираясь локтями на колени, и некоторое время смотрит в пол, прежде чем встретиться с моими глазами.

— Как только она увидела его, то начала действовать.

— Без колебаний?

Он качает головой.

— Никаких.

Я медленно выдыхаю.

— Сантилья назвала ее по телефону mi hija. — Я устало протираю лицо руками и ворчу. — Она выглядела так, как будто ее сейчас стошнит.

Рот Рэйфа кривится.

— Говорю тебе, она не работает с Сантилья.

— Тогда кто, черт возьми, дал ей этот чертов некролог? — я вскакиваю на ноги и начинаю вышагивать за своим столом. — Что мы упускаем? Мы работаем над серьезным делом, а тут вдруг по уши влезли в какую-то детективную хрень. К черту все это!

Рэйф выпрямляется в кресле и поднимает ладони.

— Спокойно. Надо сохранять голову холодной.

Я поворачиваюсь и устремляю на него зверский взгляд, мои слова пылают яростью.

— Ты был там! И видел, как она чуть не получила чертову пулю ради меня!

Он выжидает, как это можно сделать только с человеком, которого знаешь много лет. Я цепляюсь за спинку стула, пытаясь успокоить дыхание. Когда я снова говорю, мой голос становится тихим.

— Если с ней что-то случится…

— Этого не случится при мне, — прерывает он, глядя на меня полными решимости глазами.

— Мне нужно, чтобы ты выделил лучших ребят, которые останутся с ней, когда ты будешь со мной.

Он отрывисто кивает.

— Занимаюсь. — Он встает и поворачивается к двери, но колеблется, прежде чем снова встать передо мной. — Я должен сказать кое-что еще, но тебе это не понравится.

Я удерживаю его взгляд, ожидая слов, которые уже крутятся у меня в голове. Не зря мы так долго дружим и работаем вместе. Мы почти всегда находимся на одной волне.

— Я все еще думаю, что она что-то скрывает. Не знаю, что именно, но не могу избавиться от этого чувства.

Рэйф закрывает за собой дверь, оставляя меня с его словами, висящими надо мной, плотными, как густая влага Майами.

После часа обзвона контактов и выяснения деталей я отбрасываю телефон в сторону и смотрю на пиджак, который набросил на Оливию после обстрела. Он накинут на модный, как дерьмо, халат, который я терпеть не могу.

Мы облажались, я знаю это и хочу, чтобы он висел передо мной, как напоминание — как близко все было к провалу сегодня.

— Черт побери! — я выдавливаю из себя эти слова, когда разочарование пульсирует в моих венах.

Я знаю, что она что-то скрывает, но это ни черта не связано с Сантилья. Я готов поставить на это свою жизнь. А эта женщина — дерзкая девчонка — пыталась сегодня спасти мне жизнь. Она не знала, что на мне пуленепробиваемый жилет. Я научился хорошо его скрывать и не выходить без него, несмотря на дополнительный слой и вес.

Закрывая глаза, я мысленно воспроизвожу сегодняшний день и то, как спокойно и собранно она отреагировала на звонок. Когда Сантилья назвала ее mi hija, она была заметно потрясена, но ничего такого, что мог бы заметить обычный человек. Она сделала все возможное, чтобы по ее голосу не было слышно, как она взволнована.

Когда она повернулась и навалилась своим телом на мое, безошибочная паника и решимость, написанные на ее прекрасном лице, подтвердили, что это не уловка. Что она не участвовала в подставе и пыталась завоевать мое доверие, уводя с линии огня.

Да, я узнал Оливию Райт лучше, чем она сама. Когда она расстроена, то слегка поджимает губы и прищуривает глаза. Когда пытается держать себя в руках, ее плечи напрягаются, и она поднимает подбородок.

Ее сине-зеленые глаза кажутся более голубыми, когда она возбуждена. Зеленые, когда она грустит, как в тот вечер на гала-вечере, когда играла песня «What A Wonderful World» или… черт, в ту ночь, когда Лоренцо напал на нее.

При одной мысли о той ночи у меня сжимаются кулаки и напрягается каждый мускул в теле. Если бы все было иначе, я бы вызвал копов, чтобы арестовать его. Убедился бы, что у нее лучший адвокат, чтобы этому ублюдку больше никогда не сошло с рук такое дерьмо.

Но я не могу — это невозможно с такой жизнью, как у меня. Я ни за что не смогу привести сюда копов, потому что это будет означать, что чертова буря дерьма обрушится на мою дверь. Мы сами обо всем позаботимся — сделаем все по-своему.