Я подхожу к стопке одежды на кровати. Меня не удивляет, что мои джинсы и футболка с длинным рукавом не соответствуют тому, что Игорь ожидает от меня в своем доме. Но я намерена не снимать их как можно дольше. В какой-то момент, не сомневаюсь, я буду вынуждена надеть то, что он мне прислал. Я вижу несколько платьев, модные топы и, похоже, пару стильных брюк. Пара туфель на каблуках лежит на вершине кучи. Я сажусь на край кровати рядом с одеждой и смотрю на нее так, словно она может укусить. От одной мысли о том, что Игорь увидит меня в чем-либо, что обнажит перед ним мою кожу, по позвоночнику пробегают мурашки.

Но я снова понимаю, что у меня нет выбора. Точно так же, как у меня нет выбора, когда несколько часов спустя в дверь снова сильно постучали и внутрь вошли трое мужчин.

Мгновенно меня охватила паника, словно тысяча муравьев, кусающих мою кожу. Двое из них — охранники, они стоят по обе стороны двери и смотрят прямо перед собой, как будто им приказали не смотреть на меня, как бы сильно им этого ни хотелось. Третий, как я полагаю, доктор.

Он одет в обычную одежду — брюки и рубашку на пуговицах, редеющие седые волосы зачесаны назад. В руках у него медицинская сумка, и он смотрит на меня с холодным бесстрастием, которое, как мне кажется, призвано меня успокоить. Дать мне понять, что он здесь не ради собственных интересов. Он просто выполняет работу. Но это не помогает. Я уже чувствую, как у меня начинают дрожать руки, и я сцепляю их на коленях, стараясь не дать дрожи распространиться. Я не хочу, чтобы он видел, как я напугана. Я не хочу, чтобы кто-то видел.

Но он, кажется, все равно это заметил. Его холодный, оценивающий взгляд скользит по мне, без вожделения или соблазна, а затем он оглядывается на двух мужчин из охраны Братвы.

— Подождите снаружи, — отрывисто говорит он, и один из мужчин смотрит на него.

— Пахан велел нам оставаться в комнате.

Глаза доктора сужаются.

— Я не стану осматривать ее, пока вы не окажетесь снаружи. Так что, если вы не хотите рассказать господину Ласилову, из-за чего это может затянуться, подождите снаружи. Можете стоять прямо за дверью, мне все равно. Прямо перед ней, если угодно. Но юная леди заслуживает уединения.

Охранник смотрит на меня, и маленькая, жестокая улыбка кривит уголки его рта. Ему не нужно говорить, чтобы я услышала, о чем он думает — мы все равно скоро все увидим. Но он кивает, и угрозы пойти и сказать Игорю, что его задержали, достаточно, чтобы он и второй охранник вышли из комнаты, и дверь за ними плотно закрылась. Я знаю, что бежать некуда, нет никаких сомнений, что они все еще снаружи. Я бы не успела уйти далеко. А потом они все-равно останутся и будут наблюдать.

Доктор смотрит на меня, и мне кажется, что на его лице мелькнуло сочувствие. Немного, но достаточно, чтобы я поняла, что он не получит от этого никакого удовольствия. Но от этого не легче, хотя, думаю, он надеется, что так и будет.

— Я доктор Маглин, — спокойно говорит он. — А вы — Белла Д'Амелио?

Я киваю, сжимая пальцы до побеления костяшек. Я не могу говорить. Если я заговорю, то, кажется, развалюсь на части. Этот человек, этот странный человек, собирается прикоснуться ко мне. И хотя я знаю, что это не для его удовольствия, хотя знаю, что он предпочел бы этого не делать, все равно от одной мысли об этом мне кажется, что я сейчас разойдусь по швам.

— Мне очень жаль, — извиняется он. — Но мне нужно, чтобы ты сняла всю одежду и легла на кровать.

На мгновение я задумываюсь, что будет, если я просто позволю себе рассыпаться. Если бы я перестала пытаться быть сильной, если бы я перестала держать себя по швам, ломая ногти, и просто отпустила бы все это. Если бы я закричала, если бы я заплакала, если бы я позволила себе развалиться на части и превратиться в сумасшедшую, если бы я позволила всему этому рухнуть. Я уже достаточно пережила. Я достаточно натерпелась. Я не должна больше терпеть.

Мысль о Габриэле — вот все, что меня спасает. Мысль о том, что он все еще может прийти за мной, как бы сильно я ни желала этого и как бы сильно ни знала, что он не должен пытаться, заставляет меня глубоко вздохнуть и потянуться к подолу рубашки. Потому что я не хочу, чтобы он пытался спасти меня, а потом обнаружил, что я сломалась навсегда.

Доктор Маглин отворачивается, когда я начинаю раздеваться, и я не могу найти в себе силы оценить этот жест, хотя знаю, что он добрый. Он делает все возможное, чтобы облегчить мне задачу, но он мало что может сделать, когда меня собираются насиловать, независимо от того, насколько добрым и профессиональным он пытается быть.

К тому времени как я снимаю джинсы, мои руки так сильно дрожат, что я едва могу расстегнуть застежку лифчика. Я плотно зажмуриваю глаза, борясь со слезами. Горло словно сжимается, а по коже пробегает непрерывная дрожь, похожая на подергивания укушенной мухой лошади. Давление в груди невыносимо. Я на грани панического приступа и держусь на волоске.