Наконец, лорд Перси объявил бал открытым, грянул приглашённый из филармонии оркестр, и кавалеры ангажировали дам на полонез. Затем последовали две кадрили и мазурка. Выписанные из ресторана «Парнас» лакеи в зелёных ливреях обносили приглашенных конфетами, прохладительными напитками и мороженым в виде разноцветных шариков. В соседних залах, где были накрыты длинные столы, высились глыбы льда, блюда со сладостями, торты, фрукты и ведёрки, полные шампанского.

Бартенс приехал ровно в половине девятого — минута в минуту. К тому времени все уже собрались, поскольку опоздания не допускались. Соответственно, появление молодого аристократа и его спутницы не прошло незамеченным. Бартенс был одет, как все, в чёрный фрак и белую сорочку, а державшая его под руку женщина — в тёмно-синее с переливами платье. Каштановые волосы поддерживались диадемой, а на груди сверкали бриллианты, в подлинности которых сомнений не было — по крайней мере, у меня, признавшего в спутнице Бартенса не кого иного, как графиню фон Раскуль. Она улыбалась, обводя присутствующих слегка надменным взглядом и явно была возбуждена предстоящим торжеством. К Бартенсу подошёл Тед Готли, поцеловал графине ручку. Сам он был с миловидной девушкой в золотистом платье с открытыми плечами и золотой сеточкой на рыжих волосах, в которые были вставлены шпильки с крупными жемчужинами.

Бартенс, Раскуль и Готли со своей дамой отошли в сторону, что-то обсуждая. Дирижёр объявил мазурку. Гости распределились по танцевальному залу. Через пару минут Бартенс заметил меня, окинул оценивающим взглядом Софи и приподнял тонкие брови, словно не веря своим глазам. Нужное впечатление было произведено. Софи тоже это заметила.

— Ваш враг разглядывает меня! — шепнула она, наклонив голову к моему плечу. — Может, узнал? Хотя вряд ли: в прошлую нашу встречу он едва посмотрел в мою сторону.

— Не может быть.

— Честное слово. Как только понял, что я не член семьи Кирзби — то есть, не ровня ему. Мой отец занимался коммерцией, пока не разорился, а мать была третьей дочерью продавца сельскохозяйственной техники и приданое имела весьма скромное. Оно легло в основу папиных операций, но он оказался в делах неудачлив. Едва не угодил в тюрьму за долги, — было заметно, что, хотя девушка рассказывает о себе, тема не доставляет ей удовольствия.

Я тем временем встретился взглядом с фон Раскуль. Как только она узнала меня, в голубых глазах вспыхнула такая ненависть, что я едва не сбился с такта. Хе-хе!

— Почему эта женщина так на вас смотрит?! — шепнула Софи. — Вы что, знакомы?

— Это графиня фон Раскуль, — ответил я.

— Та самая?!

— Да.

— Вы знали, что она придёт?

— Разумеется, нет. Для меня это сюрприз. Вот, значит, для какого молодого красавца она задумала сделать операцию в клинике Рессенса. Что ж, они очень подходят друг другу.

— Кажется, она несколько… старовата для вашего недруга, — заметила Софи. — Интересно, зачем она ему. Он ведь достаточно богат, чтобы не польститься на её деньги?

— Более чем богат, — подтвердил я.

— Наверное, это любовь.

— Вероятно.

После мазурки гостей пригласили к ужину. Каждый стол был сервирован на двенадцать человек. После непродолжительного перерыва в танцах (приглашённые закусывали и поднимали тосты, причём пили в основном шампанское и виски) начинался котильон.

— Я всегда завидовала таким людям, как ваш враг, — сказала вдруг Софи, пока мы танцевали.

— Почему? — спросил я удивлённо.

— Им не нужно пытаться продать себя.

— Что вы имеете в виду?

— Он родился богатым, а значит, независимым. Как и вы, кстати. А люди вроде меня вынуждены всю жизнь пытаться продать себя подороже. Нам платят деньги за то, чтобы мы делали то, что не очень-то и хотим. Это называется делать карьеру.

— Ну, рано или поздно можно обрести богатство и независимость.

— Очень редко. Да и лучшие годы к тому времени будут уже позади. Если только удачно выйти замуж. Хотя что такое в данном случае удачно?

Когда котильон закончился, Бартенс под руку с графиней фон Раскуль подошёл к нам. Слегка поклонившись, он проговорил, глядя мне в глаза:

— Скажите, господин Блаунт, правда ли, что вы решили делать карьеру частного детектива и совать нос в чужое грязное бельё, чем весьма расстроили своего отца? — на губах Бартенса змеилась глумливая ухмылка. — И даже нанялись помощником ушлого адвоката, а после его смерти некоторое время выдавали себя за него?

Все слышавшие эти слова замолчали, и на несколько секунд вокруг нас воцарилась напряжённая тишина. Я смотрел в весёлые глаза Бартенса, но чувствовал, что все взгляды стоявших поблизости людей обращены на меня.

Ясно, что Бартенс меня провоцировал, вот только зачем? Неужели, чтобы убрать свидетеля на дуэли? По идее, что может быть удобней? Способ верный и, можно сказать, в некотором смысле «официальный».

Мне ужасно не хотелось идти на поводу у этого урода, однако промолчать было совершенно невозможно. Оскорбление нанесено, а значит, должна последовать сатисфакция.