— Можно было бы пострелять и побольше, — сказал Джей, пряча пистолет в карман плаща. — Но патронов, как я уже сказал, всего ничего. С этим ясно. Пистолет будет у меня, а ты получишь дробовик и мой старый револьвер. Просто хочу, чтобы ты умел пользоваться и этим, на случай, если…

Он не договорил, но Бутч и сам всё прекрасно понял. Не хотелось бы, чтобы такой случай наступил.

— Следующим экземпляром была винтовка. Насколько помнил Бутч, дядя иногда любил использовать кавалерийский карабин, калибром в половину дюйма, что перезаряжался скобой-рычагом, а магазин его выглядел, как трубка, что вставляется в приклад. Но теперь винтовка была другая, такая, что Бутч снова заинтересовался исполнением. Длина ненамного превышала тот самый карабин, зато всё остальное отличалось. Ствол был куда тоньше, его украшала крохотная мушка, а позади имелось прицельное приспособление с цифрами. Перезаряжать следовало продольно скользящим затвором с ручкой, торчавшей вправо вниз и немного назад. Приклад и ложе сделаны из странного серого дерева, а тыльник вовсе из какого-то мягкого материала, напоминающего кожу.

— Смотри, — назидательно сказал дядя. — Это винтовка для стрельбы вдаль. Точность попадания изумительная, особенно, если взять оптический прицел.

— Какой? — не понял Бутч.

— Оптический. Представь, что здесь, сверху, прикреплена подзорная труба, а на стекле есть специальный значок, отмечающий место, куда попадёт пуля. Ты смотришь на врага, до которого четверть мили, и видишь его, как на ладони.

— А почему его нет?

— Есть одна проблема, позже расскажу подробно. Короче, мне, чтобы не лишиться такой замечательной вещи, пришлось отделить прицел и везти его в рюкзаке с вещами. Отдельно простая винтовка, отдельно подзорная труба. Когда пойдём на дело, я обязательно закреплю его снова.

— А как эта винтовка называется?

— Ата, — ответил дядя. — Ата и ещё несколько слов, я не понимаю этого языка, он очень сложный и совсем не похож на наш. К ней у нас много патронов, около трёх сотен, можно хорошо потренироваться. Но есть у неё один недостаток.

— Какой?

— Небольшой калибр, триста восемь, меньше трети дюйма. Для большинства тварей это равносильно комариному укусу, но тех, кого я хорошо изучил, можно бить в уязвимые точки, чем я и займусь. А теперь твой урок, можешь расстрелять три десятка патронов, начни с положения лёжа. Стрелять будем на сто ярдов, потом на двести. Там на прицеле есть специальные деления…

Стрелять Бутч любил, но дядя не стал затягивать с уроками. Время подходило, следовало садиться в повозку и отправляться на станцию, а уже там пересесть на поезд и ехать в город Вернель, откуда было рукой подать до Пятна.

Провожать его вышла вся семья, мать и три сестры. Соседи тоже выглядывали из-за заборов. Сёстры смотрели с уважением и любовью, мать утирала слёзы платком, да периодически порывалась прижать ребёнка к себе. Когда это не удавалось, она прижималась к груди брата и о чём-то его слёзно просила.

Сцена эта могла затянуться надолго, вот только нанятый извозчик сообщил, что деньги ему платят не за время, а за доставку людей и груза, а потому стоять некогда. Ещё раз обняв всех своих, они забросили пожитки в коляску, а следом и сами запрыгнули туда. Извозчик стегнул лошадей вожжами, те недовольно фыркнули, но тут же бодро тронулись вперёд, оставляя родной город Бутча таять в лёгкой пыльной дымке.

Дядя всю дорогу молчал, думая о чём-то своём. Бутч не задавал вопросов, знал, что бесполезно. Дядя явно хочет сообщить ему что-то важное, но для этого не пришло время. Пока он знает то, что ему положено знать. Собственно, можно было и оружие с собой не тащить, пострелять могли и на месте, но дядя знал, как сильно Бутч любит это занятие. Сомневался в его решимости? Может быть.

Дальше развивать эту тему Бутч не стал, не стоит сомневаться в благоразумности дяди, он прожил долгую жизнь, а последние годы регулярно рисковал собой. Можно предположить, что дядя что-то знает. Что-то такое, чего не знают другие.

Плюнув на эти мысли, парень сосредоточился на созерцании окрестностей. Он редко выбирался из дома, а выезжать на станцию приходилось всего раз пять за шестнадцать лет жизни. Пейзаж был однообразным, сплошные поля, пшеница и кукуруза, кукуруза и пшеница, а чуть дальше, после реки, которую они пересекут по мосту, начинается лес. Его до сих пор не срубили, поскольку эта земля ничейная. То есть, ничейной земли не бывает, земля эта принадлежит железнодорожным магнатам, правительство выделяло землю под постройку пути не в виде шести ярдов, требующихся под насыпь, а в виде полноценной полосы. Десять миль справа и десять миль слева. А дорога пересекала всю страну с востока на запад, да ещё имела кучу ответвлений на север и юг. Путестроители таким образом в одночасье сделались крупнейшими землевладельцами, но вот полноценно распахать эту землю, застроить жильём или просто сдать в аренду у них не доходили руки. Поэтому оставили, как есть, то есть под лесом, который рубить строго запрещалось.