– О сын моего брата! – отвечал дядя. – Мой сын с ранних лет воспламенялся страстной любовью к своей сводной сестре^[71], и я запретил ему питать эту страсть, думая при этом, что теперь они еще дети, а когда вырастут, то могут совершить греховное дело, – и действительно, я вскоре услыхал, что они преступны, но не верил этому. Тем не менее я строго выговаривал ему и просил его поостеречься от поступка, на какой не решался никто до него и не решится после него, а иначе, говорю я ему, мы будем до конца дней наших опозорены среди царей, и дурная слава наша разнесется с караванами. Берегись подобного поступка, который заставит меня поднять на тебя руку и убить тебя. После этого я разлучил его с нею; но эта подлая женщина страстно любила его; и сам дьявол завладел ими обоими. Сын мой, увидав, что я разлучил его с сестрой, потихоньку устроил это подземелье и, перетащив сюда продовольствия, воспользовался моим отсутствием, так как я уезжал на охоту, и переселился сюда, но Истинный^[72] – да будет прославлено Его совершенство и да святится имя Его – ревностно наблюдал за ними и спалил их огнем, в наказание на том свете будет страшнее и продолжительнее.

Он заплакал, и я заплакал вместе с ним.

– Ты будешь моим сыном вместо него, – сказал он мне. Я же, подумав о жизни, со всеми ее превратностями, об убийстве визирем моего отца, о захвате им его трона, о потере глаза и о странной судьбе своего двоюродного брата, снова заплакал.

Мы поднялись наверх и, положив плоский камень, и засыпав его землей, и сложив по-прежнему могилу, вернулись во дворец; но лишь только успели мы сесть, как услышали треск барабанов, звуки труб, военные крики, топот скачущих лошадей и увидали столбы поднимавшейся пыли. Мы смутились, не зная, чему приписать этот шум, а на вопросы царя последовал такой ответ:

– Визирь твоего брата убил как его, так и его солдата и телохранителей и неожиданно явился сюда, в город, со своей армией; а жители, не имея сил сопротивляться, покорились ему.

«Если я попаду к нему в руки, – подумал я тут, – то он убьет меня.»

Мне стало горько, и, думая о бедствии, обрушившемся на моего отца и мою мать, я не знал, что мне делать. Ведь если бы я показался в городе, то меня жители тотчас же узнали бы, и войска моего отца лишили бы меня жизни. Я не нашел другого способа избавиться от опасности, как сбрить себе бороду^[73], и потому я сбрил ее и, переменив одежду, ушел из города и пришел сюда, в эту мирную обитель, в полной надежде, что кто-нибудь представит меня халифу, для того чтоб я мог рассказать ему свою историю и все, что со мной случилось. Сюда, в город, я пришел сегодня вечером и, остановившись в недоумении, не зная, куда направить стопы, я увидал этого нищего и, поклонившись ему, сказал, что я чужестранец.

– И я тоже чужестранец, – отвечал он; и в то время как мы таким образом говорили с ним, к нам подошел вот этот третий наш товарищ и, поклонившись нам, сказал, что он тоже чужестранец. Мы отвечали, что и мы чужестранцы. Таким образом мы пошли втроем и с наступлением ночи судьбой были занесены сюда, в ваш дом. Это и была причина, почему я сбрил себе бороду и лишился одного глаза.

– Ну, так очнись, – сказала ему хозяйка, – и отправляйся; но он отвечал, что не пойдет до тех пор, пока не выслушает истории других.

Все дивились его рассказу, а халиф сказал Джафару:

– Право, я не слыхал ничего, подобного этой истории, случившейся с этим нищим.

Тут выступил второй нищий и, поцеловав прах, начал свой рассказ.

– О госпожа моя! Я родился не с одним глазом, но история моя удивительна, и если ее написать, то она может служить уроком всякому. Я царь и царский сын, я могу читать Коран по семи различным способам; я занимался различными науками под руководством разных профессоров, учился науке о звездах^[74] и поэзии и так преуспевал во всех науках, что далеко опередил людей нашего времени. Почерк мой считался образцовым, и слава моя разнеслась по всем странам, а историю мою узнали все цари. Царь же Индии, услыхав обо мне, просил отца моего позволить мне посетить его, послав ему при этом случае различные подарки и дары, приличные царю. Вследствие этого отец мой приготовил шесть кораблей, и мы плыли морем почти целый месяц, после чего высадились на берега, и, сняв с кораблей привезенных нами лошадей, мы нагрузили подарками десять верблюдов и пустились в путь; но вдруг поднялся столб пыли, разраставшийся перед нами до такой степени, что вскоре он покрыл перед нами все, затем немного погодя рассеялся, и мы увидали шестьдесят всадников, смелых, как львы, и поняли, что это были арабские разбойники. Увидав нас, с небольшой горстью людей и с десятью верблюдами, нагруженными подарками для индийского царя, они тотчас же поскакали на нас, опустив пики. Мы пальцами поманили их к себе и сказали: