Когда я разорился совершенно,То ни один из всех былых друзейНичем мне не помог. А между тем,Когда владел богатством и в избытке,Все эти люди были мне друзьями.Мои враги, и те из-за богатстваБывали часто в доме у меня.Теперь же, в час нужды, меня покинулИ компаньон мой даже по делам.

Он продолжал таким образом наставлять своего сына, пока душа его не отлетела, а в доме не поднялся плач. Султан и эмир жалели визиря и похоронили его с честью. Оплакивание продолжалось два месяца, и сын Нур-Эд-Дина не выезжал никуда из дома и не являлся ко двору султана, а царь назначил на его место другого царедворца, а на место отца его посадили нового визиря, которому приказали опечатать дом Нур-Эд-Дина, и все его состояние, и все его другие владения^[101]. Таким образом, визирь и новый царедворец отправились в дом Нур-Эд-Дина, чтобы опечатать его дом и арестовать его сына Гассана, для того чтобы привести его к султану и выслушать его приговор. В числе стражников находился один из мамелюков покойного визиря, Нур-Эд-Дина, и ему не хотелось, чтобы с сыном его бывшего господина было сделано так. Он пошел к Гассану, которого нашел сидящим с поникшей головой, и сообщил ему о том, что случилось. Гассан спросил у него, успеет ли он войти в дом и взять что-нибудь из драгоценностей. Но мамелюки отвечали:

– Спасайся только сам!

Услыхав эти слова, Гассан одеждой своей закрыл себе голову и, выйдя из дома, скрылся из города, проходя по которому, он слышал, как народ говорил:

– Султан послал нового визиря опечатать дом старого визиря и арестовать сына его, Гассана, и привести его к себе, чтобы казнить.

И народ горевал о нем и жалел такого красивого юношу. Услыхав это, он прибавил шагу и, не зная, куда направиться, пошел, куда глаза глядят. Судьба привела его к могиле отца.

Выйдя на кладбище, он пробрался между могилами и пришел к памятнику отца, где и открыл свою голову. В то время как он сидел там, к нему подошел еврей из Эль-Башраха.

– Отчего это, господин, – сказал он, – ты так изменился?

– Я только что заснул, – отвечал Гассан, – и видел во сне отца, который упрекал меня в том, что я не посетил его могилы, поэтому я вскочил в страшном испуге и, боясь, чтобы не стемнело, побежал сюда. Оттого я так и переменился.

– О господин мой, – сказал ему еврей. – Отец твой посылал короли с товарами, и некоторые из них уже вернулись, и мне хотелось бы получить от тебя груз каждого прибывшего корабля за тысячу червонцев.

Он достал мешок и отсчитал тысячу червонцев, которые и подал Гассану, сыну визиря, сказав ему:

– Напиши мне расписку и положи печать.

Гассан взял бумагу и написал на ней следующее:

«Нижеподписавшийся Гассан, Бедр-Эд-Дин, сын визиря Нур-Эд-Дина, продал еврею груз всех кораблей, вернувшихся с плавания, за тысячу червонцев и плату получил впереди».

Сняв с расписки копию, еврей ушел с документом, а Гассан заплакал, подумав, в каком независимом положении он находился прежде. Наконец, стало совершенно темно; юноша заснул на могиле отца, и голова его, освещенная полной луной, скатилась с плиты, и он, лежа навзничь, спал крепкими сном.

На этом кладбище жил верующий шайтан, и прилетевшая к нему ведьма увидала лицо спящего Гассана и, вглядевшись в него, была поражена его красотой и миловидностью и вскричала:

– Да прославится искусство Аллаха! Ведь этот юноша хорош, как райская дева!

Она улетела далее, намереваясь облететь все, что надо, как встретила шайтана, тоже летевшего куда-то. Она поклонилась ему, и он ответил на ее поклон.

– Откуда ты теперь? – спросила она.

– Из Каира, – отвечал он.

– Хочешь отправиться со мною, – сказала она, – чтобы посмотреть красавца-юношу, уснувшего на кладбище?

– Хочу, – отвечал он.

Они полетели вместе, и, спустившись к могиле, она спросила у шайтана:

– Видал ли ты когда-нибудь в жизни такое лицо?

Шайтан посмотрел на юношу и вскричал:

– Да прославится искусство того, с кем никто не может сравниться! Но, сестра моя, если ты хочешь, то я расскажу тебе о том, что я видел.

– Расскажи, – отвечала она.

– Я видел в Египте одно лицо, похожее на лицо этого юноши. Это дочь тамошнего визиря. Султан, услыхав о ее красоте, просил ее руки у отца, визиря Шемс-Эд-Дина, но отвечал ему: «О государь наш, султан, прими мое извинение и пойми мое горе. Ты знаешь, что брат мой, Нур-Эд-Дин, уехал от нас, и мы не знаем, где он находится. Ты, конечно, помнишь, что он разделял со мною обязанности визиря. Причиной его отъезда был его следующий разговор со мною. Мы говорили с ним о браке, и он рассердился на меня и так в гневе и ушел», – и он передал царю все, что произошло между ними, прибавив: «это была причина его гнева, а я дал клятву, что ни за кого не выдам своей дочери, кроме сына моего брата, и клятву эту я дал в ту минуту, как дочь моя увидала свет, пятнадцать лет тому назад. Недавно ж я услыхал, что брат мой женился на дочери визиря Эль-Башраха, и у него родился сын, и я в память брата не выдам дочери ни за кого, кроме как за него. Приняв в соображение день свадьбы и рождение этой дочери, я предназначил ее сыну брата, а для тебя других девушек здесь не мало».