– Нет, не знаю, – отвечала она.

– Это сын моего брата, – сказал он, – и сын твоего дяди, а эта тысяча червонцев принесена тебе в приданое.

– Да прославится совершенство Аллаха! Хотелось бы мне знать, как все это случилось!

После этого он вынул бумагу, зашитую в ермолку, и увидал, что она написана рукою его брата Нур-Эд-Дина из Каира, отца Бедр-Эд-Дина. Увидав почерк своего брата, он повторил следующий куплет:

Я здесь следы их вижу и сгораюОт страсти пламенной, и те места,Где их нога ступала, оглашаюЯ громкими рыданьями своимиИ умоляю Бога, испытаньеПославшего мне это, о пощадеИ о блаженстве нового свиданья.

Говоря таким образом, он прочел бумагу и нашел в ней число дня брака дочери визиря Эль-Башраха и сообщение, сколько ему было лет, когда он умер и когда родился его сын Гассан Бедр-Эд-Дин. Он дрожал от восторга и не мог надивиться. Сравнивая свою жизнь с жизнью брата, он видел ясно, что все произошло так, как они говорили. Брак его и брата его совершился в один и тот же день, как в один и тот же день родились сын Нур-Эд-Дина, Гассан, и дочь его, Сит-Эль-Газн. Он взял обе бумаги и, придя с ними к султану, сообщил ему все, что случилось, с начала до конца. Царь не мог надивиться и тотчас же приказал записать всю эту историю. Визирь стал ждать сына своего брата, но о нем не было ни слуху, ни духу.

– Клянусь Аллахом, – сказал он наконец, – я сделаю то, что до сих пор никто еще не делал.

Он взял чернильницу и перо и переписал все вещи, бывшие в его доме, с указанием места, на которых они стояли. Переписав все, он сложил бумагу и приказал спрятать всю обстановку. Чалму же с тарбушом, фараджеех и кошелек он спрятал сам.

В свое время дочь визиря родила сына, красивого, как ясный месяц, и похожего на отца по красоте, статности и миловидности. Его приняли от матери, вычернили ему веки глаз^[112] и, передав его нянькам, назвали Аджибом. Прошел месяц, прошел и другой, прошел и год, и когда прошло семь лет, то дед отдал его в школу, поручив учителю заботу о нем. Он пробыл в школе четыре года, дрался со своими товарищами и, обижая их, говорил:

– Вы мне не равны. Я – сын каирского визиря!

Мальчики собрались и пошли жаловаться на Аджиба учителю, а учитель сказал им:

– Я научу вас, что сказать ему, когда он придет, и он пожалеет даже, что поступил в школу. Завтра, когда он придет, сядьте все кругом него и говорите друг другу: «Клянемся Аллахом, что в эту игру никто не будет играть с нами, кроме тех, кто может сказать нам имя своей матери и своего отца; а тот, кто не знает имени своей матери и своего отца, незаконнорожденный, и потому не будет играть с нами!»

На следующее утро они пришли в школу, и Аджиб был уже там. Мальчики окружили его и сказали то, чему учитель научил их. Один из них сказал: «Меня зовут Маджидом, а мать мою – Алави, а отца – Эз-Эд-Дин», другой мальчик отвечал точно так же, и третий, и четвертый, и т. д. до тех пор, пока очередь не дошла до Аджиба.

– Меня зовут Аджибом, – сказал он им, – а мать мою Сит-Эль-Газн, а отец мой Шемс-Эд-Дин, визирь Каира.

– Клянемся Аллахом, визирь не отец тебе, – отвечали ему.

– Визирь – мой отец, – настаивал Аджиб, но мальчики захохотали, захлопали в ладоши и закричали:

– Ты не знаешь, кто твой отец, и поэтому уходи от нас, так как с нами не может играть тот, кто не знает своего отца.

Мальчики тотчас же убежали от него и начали над ними подсмеиваться. Это так его обидело, что он чуть не задохнулся от рыданий, а учитель сказал ему:

– Да неужели ты, в самом деле, считаешь своим отцом своего дедушку, визиря, отца твоей матери Сит-Эль-Газн? Своего отца ты не знаешь, и мы его не знаем, потому что султан выдал твою мать за горбатого конюха, а шайтан пришел и предупредил его. И раз ты не знаешь своего отца, тебя и считают незаконнорожденным. Разве сам ты не видишь, что сын женщины, законной жены, знает своего отца? Каирский визирь – дед твой, а что же касается твоего отца, то мы его не знаем, как не знаешь и ты, и поэтому нечего тебе плакать и сердиться.

После этого Аджиб тотчас же отправился к своей матери Сит-Эль-Газн и, жалуясь ей, плакал, и плакал так, что толком ничего не мог сказать. Когда же мать, наконец, пожелала узнать, в чем дело, ей стало жаль сына, и она сказала ему:

– Расскажи, о сын мой, о чем ты плачешь? Расскажи, что было?

Он рассказал ей все, что слышал от мальчиков и от учителя, и прибавил:

– О мать моя, кто же мой отец?

– Твой отец – визирь Каира, – отвечала она.

– Он не отец мой, – сказал он. – Не говори миф неправды, так как визирь – твой отец, а не мой, кто же мой отец? Если ты не скажешь мне всей правды, то я заколюсь вот этим кинжалом.

Мать, услыхав его вопрос об отце, заплакала при воспоминании о сыне ее дяди и, подумав о милом Гассане Бедр-Эд-Дине из Эль-Башраха и о том, что случилось с нею и с ним, она прочла оду, начинавшуюся так: