Мой пятый брат, Эль-Кешшар, был лишен ушей, о царь правоверных. Он был нищим и по ночам просил милостыню, и жил только на то, что ему подавали. Отец наш был очень стар, и, заболев, он умер, оставив семьсот серебряных монет, из которых всякий взял себе свою часть в сто монет. Пятый брат мой, получив свою часть, пришел в недоумение и не знал, что ему на нее делать. В это время ему пришло в голову купить на эти деньги различных стеклянных вещей и продать их с барышом. Таким образом на сто серебряных монет он купил стекла и, поставив все на большой поднос, сел, чтобы продавать, на довольно возвышенное место, а спиною прислонился к стене. Сидя таким образом, он стал раздумывать и в душе говорил:

– Теперь все мои товары состоят из этой стеклянной посуды, которую я продам за двести серебряных монет; на эти двести монет я куплю другого стекла, которое я продам за четыреста, и таким образом я буду продавать и покупать, пока не приобрету большого состояния. На это состояние я куплю всевозможных товаров и духов, и драгоценных камней, и заработаю крупный барыш. После этого я куплю хорошенький дом, и мамелюков, и лошадей, и золотые седла, и буду есть и пить, и не оставлю в городе ни единой певицы, чтобы не пригласить ее к себе в дом и не послушать ее песен.

Он производил этот расчет с подносом перед собой.

– Затем, – продолжал он, – я пошлю всех городских свах сватать за меня дочерей царей и визирей и попрошу руки дочери главного визиря, так как я слышал, что она поразительно хороша собой и миловидна, и в приданое ей я дам тысячу червонцев. Если отец ее даст согласие, то желание мое будет исполнено, а если не даст, то я возьму ее силой. Вернувшись домой, я куплю десять молодых евнухов и приобрету обстановку султанов и царей и закажу себе золотое седло, усыпанное бриллиантами. Каждый день я буду кататься верхом на лошади с рабами позади меня и спереди и гулять для своего удовольствия по улицам и по рынкам, а народ будет кланяться мне и молиться за меня. После этого я отправлюсь с визитом к визирю, отцу девушки, с мамелюками сзади меня и передо мною, и по правую и по левую руку. Увидав меня, он почтительно встанет и посадит меня на свое место, а сам сядет пониже меня, потому что я зять его. Я велю тут одному из слуг принести кошелек, в котором червонцы, приготовленные для приданого, и он положит кошелек перед визирем, и я прибавлю к этому второй кошелек, для того чтобы он знал, как я щедр и великодушен и как все на свете я презираю. И когда он обратится ко мне с десятью словами, я отвечу ему только двумя. После этого я вернусь домой, и если кто-нибудь придет ко мне из дома визиря, я одарю его богатой одеждой; но если кто-нибудь придет ко мне с подарком, я верну его. Подарка я ни в каком случае не приму. Затем в вечер свадьбы я оденусь в самую дорогую одежду и сяду на матрац, обтянутый шелковой материей, и когда жена моя придет ко мне, прекрасная, как полная луна, покрытая одеждою и украшениями, я прикажу ей скромно и покорно стоять передо мною, и я не стану смотреть на нее из гордости и из сознания своей мудрости, так что девушки скажут так:

– О господин и повелитель наш, мы готовы к твоим услугам! Вот это жена твоя, или, лучше сказать, служанка твоя, ждет твоего милостивого взора и стоит перед тобою. Взгляни на нее, так как стоять ей тяжело. После этого я подниму голову и брошу на нее взор, и снова опущу голову. И таким образом я буду сидеть, пока не кончится вся церемония, после чего ее проведут в спальню; а я встану и пойду в другую комнату, и надену ночную одежду, и пройду в ту комнату, где она сидит и где я сяду на диван, но смотреть на нее не стану. Служанки будут просить меня подойти к ней; но я не стану слушать их, а прикажу кому-нибудь из своих приближенных принести кошелек с пятьюстами червонцев для них и затем прикажу им удалиться. Когда они уйдут, я сяду на диван подле невесты, но с презрительным выражением лица, для того чтобы она могла сказать: «Действительно, этот человек чувствует свое достоинство». После этого ко мне придет ее мать, поцелует мне руку и скажет мне:

– О господин мой! Взгляни милостиво на твою служанку, которая так покорно стоит перед тобою.

Но я ничего не отвечу ей. И она начнет целовать мне ноги и снова скажет:

– О господин мой! Дочь моя молода и, кроме тебя, не видала еще мужчин, и если от тебя она увидит только одно пренебрежение, то это разобьет ее сердце: обрати на нее внимание, поговори с нею, успокой ее.

После этого я искоса посмотрю на нее и прикажу ей по-прежнему стоять передо мною, для того чтобы она вкусила удовольствие унижаться передо мною и поняла бы, что я повелитель ее. Тут мать ее скажет мне:

– О господин мой! Она служанка твоя, сжалься над нею и будь к ней милостив.

Она прикажет дочери налить кубок вина и поднести к моему рту, а дочь ее ответит:

– О господин мой! Аллахом умоляю тебя, не отвергай кубка от рабыни твоей, так как я действительно рабыня твоя.

Но я ничего не отвечу ей, а она будет упрашивать меня взять кубок и просить, чтобы я выпил вино, и поднесет его к моему рту, а я на это погрожу кулаком перед самым ее лицом и толкну ее ногой вот так.

Говоря таким образом, он толкнул поднос со стеклом, стоявший на некотором возвышении над землею. Поднос упал, и вся посуда разбилась в мелкие осколки, так что не уцелело ни одной вещи.