Виталий Петрович уже не меня отчитывал, а всеми способами пытался произвести на нее впечатление. Выглядело это немного нелепо. По крайней мере для меня.

Но я вот чего-то не припомню в своей юности отчима. Вообще никакого. Семья у нас оставалось неизменно маленькой до самого конца. Я, матушка, Илюха. И даже когда уехал в столицу нашей Родины, она так себе никого и не завела.

Поэтому конкретно в данную минуту я еще не знал, как мне поступить с внезапно всплывшей информацией. Наверное, счастья родительнице я бы хотел. В конце концов, она еще достаточно молодая женщина. Ей и сорока нет.

Сидит в этом дебильном кабинете уставшая, замученная, с волосами, собраными в пучок, ненакрашенная. Платье скромное, немного потрепаное жизнью и многочисленными стирками. А родительницу, между прочим, сорвали с работы. Должна выглядеть поприличнее.

— Сейчас если упустишь, потом не вороти́шь. Вон, глянь на Валерку, соседа твоего. Иванов Валерка. Нормальный был парень. А вырос в полнейшего лоботряса. Сидит на шее у матери. То работает на шаражках, то пинка ему под зад дали. День через день — пьяный. Никитична, мать его, она уж и женить непутевого рада. Лишь бы сплавить хоть куда. Только кому он нужен, такой подарок. Зато при каждой встрече жалуется, что бабы за ним не бегают, жадные до денег сволочи. Если и обращают внимания, так все не те. То глупые, то некрасивые. А сам вон, вечно немытый, в свои тридцать нигде не работает. Даром, что его мать в свое время в институт запихнула. Да бегала, причитала. Ой, Валерочка такой талантливый. Такой умный. А теперь этот Валерочка житья ей не дает. И все возмущается, как же так, ему нужен наследник и продолжитель рода. А у самого ни кола, ни двора. Имеется лишь ржавый велосипед в наличии. Я его как не встречу, он постоянно задает мне один и тот же вопрос: «Как думаешь, неужели я последний носитель своей фамилии?» Его фамилия Иванов, какой к чертям собачьим, последний носитель? А ведь пацаном он действительно был сообразительным. Учился хорошо. Но мать его сама избаловала. Понимаешь? Так этот хоть просто пьет. А за остальных если взяться? Не хуже «Джентльменов удачи». Украл, выпил, в тюрьму. Нет, Галина. Так не пойдёт.

Мать продолжала слушать участкового молча, опустив взгляд, и тот от ее покладистости распылялся все сильнее. Прямо даже грудь колесом выкатил, какой он молодец.

Я тоже распылялся, но совсем в другую сторону. Меня все происходящее бесило изрядно. Поэтому где-то на этапе перехода от Валеры к Костяну, который не только пьет но и руки распускает, я не выдержал.

— Виталий Петрович, а что, простите, мне шьют? Разбой? Ограбление? Тут даже мелкое хулиганство не канает.

— Ты видишь, Галина⁉– Участковый вскочил из-за стола, за которым сидел, и ткнул в меня пальцем. Лицо его при этом слегка порозовело и пошло пятнами. — Он уже у тебя разговаривает как малолетний уголовник! Нет, дело это я так не брошу. Не имею право. Буду каждый день заходить, проверять, как Алексей себя ведет.

— Здо́рово. — Я хлопнул в ладоши несколько раз. — Теперь можно идти? Пока вы тут, жертвуя собой в отцы мне не навязались. Конечно, исключительно в силу социальной ответственности и чувства долга.

— Алеша! — Мать впервые за все то время, которое мы провели в кабинете участкового, вскинулась и сказала хоть что-то. — Ты как разговариваешь? Так нельзя. Извините Виталий Петрович.

Она смущенно посмотрела на участкового. Тот, правда, тоже после моих слов боевой пыл немного утратил. Наверное, не ожидал, что я рубану правду-матку прямо в глаза.

— Дык я… Я ж искренне, от души… — Выдал, наконец, Виталий Петрович.

Он снял фуражку, вытер потный лоб платочком, который предварительно вытащил из кармана, и натянул ее обратно.

— Лучшего тебе желаю, Алексей. Только самого лучшего.

— Я так и подумал. Можно идти?

Участковый снова промокнул платочком лоб. Только теперь фуражку не снимал, сдвинул на затылок, хотя я вообще не понимаю, что он с ней никак не расстанется. На улице — тёплынь, а в кабинете так вообще жара.

— Идите. — Кивнул Виталий Петрович. Потом добавил. — Но смотри мне, Алексей.

Мать вскочила со стула, на котором сидела и пулей выскочила из кабинета. Прощалась она уже на ходу. Видимо, ей как и мне быстрее хотелось уйти из этого чудесного места.

Едва мы оказались на улице, я тут же заметил Макса и Дееву. Они ждали моего освобождения прямо у крыльца.

— Леха! — Товарищ сразу же кинулся навстречу и принялся трясти меня за плечо.

У него было такое выражение лица, будто я не час провел здесь, а половину жизни, и сейчас, наконец, попал на свободу.

Наташка, в отличие от Макса, кидаться не стала. Она неспеша подошла и скромненько замерла в сторонке.

— Все хорошо, Галина Митрофановна? — Спросила староста родительницу, пока Макс теребил меня, расспрашивая подробности общения с участковым.