— Бегом опустить пакет! — Крикнул я солдатам.

Сам при этом пытался тушить возгорание. Черта-с-два! Огонь начал перебираться на крышу и в сторону снарядов.

— Ушли все! Бегом, млять!

Запрыгнул в кузов, завел машину и поехал в сторону ведения огня.

— Все нормально. Леха, все нормально. Справишься. И не из такого вылазил дерьма. — Бормотал я, очень хорошо понимая, вылезу, если не просру время, когда надо вылазить.

Сейчас необходимо, чтобы ракеты смотрели именно в направлении стрельбы. Тогда если рванет… Нет. Когда рванет, незачем себя обманывать…В общем, люди не пострадают.

Трясясь в этом старом ЗИЛу, из-под капота которого вырывались языки пламени, ощущая, как в окно прорывается жар и обжигает лицо, я вдруг почувствовал то, чего не было очень давно. Я почувствовал, что живой. А могу умереть. Но и бросить чертову технику, не бросишь. Надо двигаться вперед. Как можно дальше от остальных машин.

— Леха, еще чуть-чуть и надо прыгать. Еще чуть-чуть…

Страх, что волна взрыва может достать моих товарищей, был гораздо сильнее страха, что именно сейчас я имею максимально реальную перспективу сдохнуть. Вот тебе и пенсия, Степан Михалыч. Вот тебе и спокойная жизнь с бабой под боком…

— Все… Сейчас… Чуть-чуть…

Это были последние слова, которые я произнес вслух. Потом уже ничего не было. Ни слов, ни мыслей. Рвануло так, что в одну секунду я оглох, ослеп и… кажется реально умер.

— Ребята! Ребята! Давайте! Ну! Иииии…раз-два…Крыла-а-атые качели, летят, летя-я-ят, летя-я-я-ят…Давайте! Поем все вместе!

Валентина Ивановна яростно долбила по клавишам старенького пианино, всячески подбадривая класс своими возгласами. Пианино отчаянно дребезжало, пытаясь сопротивляться ее напору, однако учительницу музыки это если и смущало,( что вряд ли), то уж не останавливало точно. Она с каждым аккордом шлепала пальцы на инструмент все активнее, и активнее.

Не знаю, что именно ее настолько вдохновляло. Тот факт, что двадцать пять человек хором орали эту дебильную песню про качели, которую я в ранней юности буквально ненавидел, или несчастное пианино, на которое она вымещала всё скопившееся разочарование от своей не очень удачной жизни. Если не ошибаюсь, она у нее, эта жизнь и правда не очень удачная.

Лицо учительницы музыки раскраснелось, глаза блестели. Несколько прядей выбились из прически и постоянно падали на лоб. Поэтому она каждую минуту, между строчками песни, ухитрялась ещё дуть вверх, чтоб вернуть эти пряди обратно, на место.

И, кстати, да. Песню про качели я ненавидел. Потому что у Валентины Ивановны их было две, самых обожаемых. «Крылатые качели» и «Прекрасное далеко». Мы пели их в течение года. Потом в течение еще одного года. Потом еще. И так, мне кажется, лет пять.

Вторая — вообще полное издевательство. Такое чувство, что слова «прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко» — это какое-то долбанное заклинание, которое воплощается в жизнь, едва ты уходишь из школы.

Странно… училка ведь, оказывается, молодая. Лет тридцать пять. Не больше. А мне тогда казалось, что ей уже чуть ли не на пенсию пора. Впрочем, наверное когда тебе тринадцать, то все люди старше двадцати, кажутся пожилыми.

— Петров! — Выкрикнула вдруг учительница с надрывом, а затем ударила обеими руками по клавишам, прекратив творившуюся в кабинете музыки песенную вакханалию.

Клавиши возмущённо «блямкнули». Они были не против заткнуться, потому что если Валентина Ивановна продолжит так фигачить по ним, то школа точно останется без уроков музыки. Хотя… Эта полная инузиазма женщина, найдёт на чем исполнять свои обожаемые «качели». Хоть, вон, горн возьмет пионерский и будет в него дудеть, выкрикивая «Ребята, ну давайте!»

Нет, к самой Валентине Ивановне претензий нет. Она действительно пела, старательно, даже отлично. А вот мои одноклассники напоминали хор обезумевших павианов. Каждый орал, как ему на душу ляжет. Да, громко. Да, с чувством. Но в этом и проблема. Одного чувства для пения мало. Как и громкости. Потому что по итогу выходила не песня, а черт знает что.

По крайней мере, когда детишки одновременно рубанули припев, за дверью, в коридоре, послышался грохот и ругань. Видимо, уборщица тетя Маша от неожиданности, уронила ведро. И я ее очень даже понимаю. Чтоб выдержать дружное пение 7″ Б" нужно обладать железной психикой.

Черт… Как же я все это забыл-то… И Валентину Ивановну, и одноклассников и даже тетю Машу…

— Опять⁈ Опять ты не поешь, Петров! Ты всегда игнорируешь мои уроки. Это издевательство какое-то. Сколько можно⁈

Валентина Ивановна резко повернулась вместе с сидушкой круглого стула в мою сторону.