— Он сказал, что мы недостойны быть воинами. У нас нет чести, раз мы так издевались над беззащитной женщиной, — повторяя это, капрал то и дело пытался что-то смягчить или даже не договорить. Но всякий раз недовольный рык командира заставлял его переводить дальше. — Предлагает нам отдать ему тело этой девушки и отпустить его. Взамен даст нам… э-э-э какое-то лекарство или снадобье. Говорит, в этом мире нет ничего похожего и мы обязательно будем довольны.

Сказав это, капрал замолчал и с явным испугом уставился на бледного, как смерть, лейтенанта. Точно вот-вот должен был последовать взрыв ярости. Но, к счастью, случилось другое.

— Ха-ха-ха-ха! — Золинген вдруг перегнулся от смеха. — Бог мой, это же натуральный идиот! Надо сегодня же остальным рассказать об этом! Надо же, я встретил настоящего кельтского друида, способного приготовить волшебный напиток! Похоже, этот придурок тоже читал легенду Гофмана о великом друиде Амергине и его чудодейственном зелье. Ха-ха-ха! Знатно повеселил он меня. Ха-ха-ха!

Капрал, радуясь, что «буря прошла мимо», тоже заулыбался.

— Такой недоумок определенно не может быть диверсантом. Большевики слишком умны, чтобы тратить свои ресурсы на такое дерьмо. Вот, что капрал, — на мгновение лейтенант задумался. — Прикажи полицаям взять этого идиота с его мертвой девкой и идти на кладбище. Пусть этот недоумок выкопает там для них двоих могилу. Кстати, раздеть его. Если он друид, то обязательно найдет способ согреться. Ха-ха-ха!

-//-//-

К обеду разыгралась самая настоящая метель. Вьюжило так, что в десятке шагов ничего не видно было. Тем страннее было то, что от крайней избенки в сторону погоста тянулся длинный след, постепенно исчезающий под снегом.

Эта троица, что не испугалась бурана, была уже на полпути. Позади шли двое местных мужиков с белыми и старыми советскими берданками в руках. Один из них немилосердно ругался, то и дело сплевывая снег. Берданкой нет-нет да и тыкал впереди бредущего обнаженного парня с тяжелой ношей на плечах.

-//-//-

Ихний погост и раньше дурной славой пользовался. Многие даже своих покойников к соседям в Малую Свербеевку возили, чтобы похоронить по-человечески. Поговаривали, что в незапамятные времена здесь одну ведьму заживо похоронили. Та же возьми и прокляни всех окружающих и само место. Мол, с тех пор на погосте и стали всякую погань видеть.

— О, батюшки, воет-то как, воет, аж все внутри обмирает, — замерла у окошка женщина, с испугом встраиваясь в темень за стеклом. — Спиридон, ты бы зажёг бы лампадку-то, а то боязно очень… — она бросила быстрый взгляд в угол, где на полке с иконами стояла потухшая лампадка. Оттого лики на иконах казались особенно нерадостными, строгими. Женщина тут же начала в пол голоса молитву читать.

Ее муж, сидевший в этот момент за столом, презрительно крякнул. Быстро опрокинул стакан с мутноватой жидкость в рот и тут же занюхал его куском хлеба.

— Дура-баба! — хмыкнул он, отворачиваясь от нее. — Сколько раз тебе говорил, то метель воет. Нет никаких гулящих покойников! В газетах про то уж столько писано, что и не перечесть, — Спиридон снова наполнил стакан, ставя его рядом с собой и с предвкушением рассматривая поднявшуюся в жидкости взвесь. Затем перевел взгляд на притихшую женщину и глубокомысленно добавил. — Эх, Марфа, не мертвых бояться надо, а живых…

Только в этот самый момент, словно опровергая все его умствования, прямо под самым их окном такой стон раздался, что кровь в жилах стыла. Женщина обмерла вся Едва с ног от ужаса не брыкнулась на пол. Стоит не жива не мертва. А хозяин побледнел, как смерть, за топор схватился.

— Спирюшка, смертушка наша пришла, — пискнула Марфа, вжимаясь в печь. Начала уже в полный голос молитву читать. — Господи иди еси на небеса…

— Замолкни! — зло рявкнул на нее мужик. — Эй, кто там? Отвечай, паря! Чичас из винтаря стрельну, мало не покажется, — естественно, не было у него никакой винтовки, но разве это важно было. — Отвечай!

А из-за двери продолжался раздаваться протяжный стон. Причем стон уже и не страшный был, а какой-то жалобный, чуть ли не кошачий. Такого и бояться совестно было.

Мужик, перехватив по удобнее топор, подошел к двери и чуть-чуть приоткрыл ее, пристально уставившись в появившуюся щель.

— Санька, вот же ты, дурная башка, напугал нас до усрачки! — вдруг с облегчением выдохнул он, на распашку открывая дверь. Внутри тут же появился местный дурачок, высокий детина в заиденевшем исподнем, усердно размазывавший слезы. — Чаво воешь-то да исчо в одних подштанниках? Упился горькой что ли? Заходь, заходь!

Воющего и отчаянно жестикулирующего, парня ввели в горницу. Усадили на лавку и дали в руки кружку с самогонкой.

— Пей, паря. Самогоночка, родимая, только на пользу пойдет, — Санька глотнул и сразу же закашлял. — Ничего, в другой раз сама пойдет. А таперича рассказывай.