Симонов наклонился к длинному списку фамилий, рядом с которыми стояли отметки. Действительно, рядовой со странным именем и не менее странной фамилией был отправлен в дивизионный госпиталь с одной из машин. Значит, искать героя нужно там, а не здесь.

— Тогда не будем терять время, товарищи. Я только несколько кадров для газеты сделаю. Как раз только начинает расцветать, кадры получатся особенно чёткими и контрастными.

Поднявшись на бруствер окопа, Симонов полез за фотоаппаратом. Нужно было сделать несколько самых главных кадров.

— Вашу мать… — только репортёр и смог из себя выдавить, когда поднял голову на залитое восходящими лучами солнца поле. — Один, два, три, четыре,… Тринадцать… Двадцать восемь… Пятьдесят шесть… Все здесь…

Забитое вражеской техникой поле рождало в нём совершенно невероятные эмоции, которые сами собой облекались в слова и тут же просились на бумагу. Поэт внутри него пришёл в невероятное воодушевление, уже предчувствуя рождение очередного стихотворения. В голове царило совершенное буйство образов и чувств.

— Настоящее кладбище танков… Остовы грозных боевых машин… Предвестники кровавой жатвы…

Это был момент того самого чудесного вдохновения, рождающее гениальные творения. Симонов словно оказался в гуще того самого боя. Вокруг него расцветали яркие цветки разрывов снарядов, свистели смертоносные осколки металла, по-звериному рычали танковые движки.

* * *

Сортировочный госпиталь.

2 км. от передовой.

Когда-то это был класс русского языка и литературы. Со стен до сих пор сурово смотрели бородатые классики, и безмолвно вопрошали, как же вы это все допустили. Вместо парт и стульев все было заставлено кроватями, на которых еще не были убраны окровавленные бинты и смятые простыни. Еще утром до эвакуации здесь было полно раненных. Сейчас же остались лишь самые безнадежные, на которых просто махнули рукой. Ничего не поделаешь: нужно было дать шанс другим, которых еще можно было спасти.

— А-а-а-а, — еле слышно стонал боец у окна, ворочаясь в постели. От боли его то скручивало в узел, то, наоборот, выворачивало. — А-а…

Замученная, с черными кругами под глазами, сестричка несколько раз подходила к нему. Смачивала тканную повязку на горячем лбу и пыталась поить. Бесполезно, вода все равно выливалась обратно из искусанных в кровь губ.

— Потерпи, родненький, потерпи, — сухим, безжизненным голосом пробормотала она, понимая, что помочь все равно ничем не сможет. Началась агония. — Потерпи, еще немного осталось…

Бросила последний взгляд на восковое лицо и пошла к выходу. Все равно до утра боец уже не дотянет, а ей еще соседнюю палату проверить нужно. Завтра новых раненных привезут.

Едва она исчезла за порогом, как у бойца открылись глаза. Красные, словно раскаленные угольки в потухающем костре, они уставились в потолок.

— Пи…ть, — едва слышно прошептали губы. В горле была такая суш, что дышать приходилось с трудом.

Дрожащей рукой дотянулся до оставленного на тумбочке ковша. Часть расплескал, но оставшуюся воду выпил залпом. И сразу же полегчало.

— Кхе… Жив, выходит еще, — Гвен стрельнул глазами по сторонам. Про место, где лечат раненных воинов, догадался сразу. Зоя в таком служила. — А думал, что все…

Недавний бой еще стоял перед глазами. Жуткие взрывы вокруг него, сопровождавшиеся яркими вспышками и оглушающим громом. Свист железа в воздухе. Он даже представить не мог, что такой ужас может сотворить человек. Даже самое страшное природное бедствие — наводнение, ураган или лесной пожар — невозможно поставить рядом.

— Страшный мир…

Друид давно уже понял, что это место воплощает в себе самые жуткие кошмары, которые только могут присниться. Человек этого мира, перешагнув все мыслимые и немыслимые преграды, давно уже возомнил себя Богом. И самое ужасное в этом было то, что он стал Страшным Богом, творящим поистине жуткие вещи.

— Плохой путь, ведущий в никуда…

В его мире тоже появлялись такие люди, что считали себя равными Богам. Они всю свою жизнь клали на алтарь этого ненасытного желания возвыситься над остальными. Одни, добившись этого, создавали прекрасные города-сады, другие — заливали земли кровью людей. Учитель вторых не считал за людей, называя темными демонами в человеческом обличии и призывая нещадно истреблять. И вот, похоже, этим придется заниматься Гвену.

—… Только прежде бы на ноги встать, — невесело усмехнулся парень, с трудом поворачиваясь на бок. Деревянное тело едва слушалось его. И на каждое движение или даже его попытку тут же отзывалось резкой болью. Где уж тут спасать мир. — Снадобий бы моих…

Без целительных зелий ему было точно не встать на ноги. Слишком уж сильно ему досталось вчера. Даже не видя под намокшей от крови рубахой, он чувствовал, как убывают его силы. Времени оставалось все меньше и меньше.