— Нет, товарищ Сталин. Однозначно нет. Все изложенное мною — достоверные факты, многократно проверенные, — твердо ответил Судоплатов. — И отмечу еще одно обстоятельство. Судя по всему, сила воздействия Найденнова с каждым разом возрастает в несколько раз…

Разведчик вновь указал на факты, выстроив их в хронологической последовательности. Получилось очень наглядно.

— Хорошо, Павел Анатольевич. Готовь операцию, — наконец, решился Верховный. — Я дам указание по тем частям и соединениям, которые ты запрашиваешь. И надеюсь, ты прав. В противном случае…

* * *

Один из медсанбатов

Зоя медленно опустилась на снарядный ящик и со вздохом облегчения вытянула ноги. Сама откинулась на стену и закрыла глаза. Пока не пришел очередной грузовик с ранеными можно было попробовать подремать. Когда раздаться клаксон, придется снова подниматься.

Последние дни особенно тяжело ей дались. Она, как и десятки других медсестер и врачей, сутками на ногах оставалась на ногах, ухаживая за раненными бойцами. Линия фронта стремительно перемещалась на запад, и раненных становилось все больше и больше. Не хватало ни времени, чтобы передохнуть, ни перевязочных материалов и лекарств для бойцов.

Но она не жаловалась. Даже думать себе запрещала о том, что все могло было быть по другому. Ведь, она не могла иначе. Только самый последний подлец мог отсиживаться в теплом местечке, пока шла война. А ведь еще недавно, когда ей торжественно вручали орден за выполнение задания в тылу врага и спасение раненного командира, Зое предлагали именно такое место. Ее звали в Москву, учиться на врача, обещали поддержку и преференции, как герою. Только она даже слушать не стала, снова рвалась на фронт. Так и оказалась здесь, в одном из медсанбатов.

—… Мамуль, не надо… Хватит… — жалостливо забормотала, когда кто-то потрепал ее по плечу. В полудреме показалось, что нет никакой войны, а сегодня нужно идти в школу и ее будит мама. — Я еще немного посплю…

Но кто-то снова коснулся плеча. Настойчиво, нетерпеливо.

— Я, правда, совсем немного полежу. Самую чуточку, — отмахнулась она рукой. — Позяиста…

Но тут ее шею начали щекотать. Видно, кто-то увидел, что по-другому разбудить ее не удастся. Что-то тоненькое неуловимо коснулось ее кожи.

— Все, все, встаю…

Зоя с трудом открыла глаза. Поняла уже, что никакой школы уже не будет, как и много другого из ее прошлой жизни.

— Да, да, встаю. Что грузовик уже приеха…

И тут, повернув голову, она вздрагивает. Прямо возле нее стоял на задних лапах здоровенный бобер с проседью на шкуре. Махал передними лапами в воздухе и недовольно пофыркивал.

— Вот тебе и сюрприз.

Раньше девушка обязательно бы взвизгнула и даже вскочила с места с воплем. Но сейчас даже в лице не переменилась. Жуткая усталость…

— Ты чего это? Холодно же. Сидел бы в своем домике и нос на улицы не казал.

В ответ бобер снова фыркнул, еще сильнее замотав передними лапками. Прямо вылитый их кот, когда хотел поиграть.

— А это еще что такое?

Тут Зоя замечает на шее бобра тонкий ошейник с каким-то мешочком. Осторожно, то и дело косясь на его мощные зубы, она отвязала посылку. А то, что это была именно посылка, сомневаться не приходилось.

— Ой!

Развернутый кусочек бересты, который она вынула из мешочка, едва не упал на снег.

— Гвен⁉ Это же письмо от Гвена!

Бросив на невозмутимо почесывавшегося рядом бобра, она снова уткнулась в письмо.

—… Мне нужна твоя помощь, — тихо-тихо читала она, с трудом разбирая каракули. — Вот, что тебе нужно будет сделать…

* * *

Концлагерь

Осмотрев рану последнего, Гвен со вздохом опустился на своею шконку. Устал за последние дни, как собака. Еды в обрез, целый день камни ворочаешь с места на место, а вечером или даже ночью ещё нужно лечить. Но это все не страшно, улыбнулся он. Ведь, тот, кто снискал благодать духов Великого Леса, не страшится трудностей жизни. Все, что встает на его пути, ему по плечу.

— Все по плечу…

Со шконки он опустился на земляной пол, едва прикрытый соломой. Пришло время вознести хвалу Великому Лесу, поблагодарить за все его милости. Как Барак затих, а, значит, никто не будет мешать.

— Великий Лес, ты есть начало и конец всего сущего, ты свет и тьма, — зашептал друид один из приветственных гимнов, восхваляющих могущество своего Божества.

Вскоре наступило привычное спокойствие. Тело стало наполнятся лёгкостью, свежестью, быстро уходила усталось и грусть.

— Ты даешь и отнимаешь жизнь, ты задаешь вопросы и получаешь ответы, — речь превращалась в речитатив, убаюкивая и усыпляя. Избавляя от всего тревожащего.

Но в какой-то момент он замолчал. Что-то странное привлекло его внимание. Органы чувств уловили то ли непонятный шорох, то ли какое-то движение, то ли ещё что-то неосознаваемое.

— Хм…