— Товарищ капитан государственной безопасности! — громко начала она, вскакивая с места. Правда, особист, поморщившись, тут же махнул на неё рукой. Громко слишком.

— Тише. Не на параде. И садись, садись… Я сейчас тебе чаю налью…

Капитан схватил законченный чайник, ещё отдавший жаром. А на столе как раз стояла пара кружек и немного колотого сахара в бумажном кульке.

— Я даже не знаю, как начать, — дрогнул голос девушки, в руках которой сам собой очутился тот самый кусок берёзовой коры. — О Гвене сначала рассказать, или о лагере в немецком тылу… А может прежде о Якове Джугашвили рассказать…

Рука у особиста, державшая чайник, при этих словах дрогнула. Носик повело в сторону и немного кипятка пролилось.

— Черт!

Капитан с грохотом поставил чайник на стол и, сдвинув в сторону кружки, навис над ней.

— Товарищ Космодемьянская, что вы только сейчас сказали? — в руке у мужчины, словно по мановению волшебной палочки, оказался карандаш. Рядом уже лежал блокнот, только что вынутый из командирского планшета. — Предупреждаю Вас, что веду официальный протокол.

Теперь он уже не выглядел добродушным дядюшкой. Сидел какой-то скованный, насупленный. Взгляд стал странный: вроде бы на тебя смотрит, а вроде бы нет. Сразу резать на месте начинаешь.

— Слушаю.

В его голосе уже появились нотки нетерпения.

— Я… Я три дня назад письмо получила. Хотя, честно говоря, это был не совсем письмо, — Зоя в нерешительности вытянула рука с куском берёзовой коры. — Там Гвен просит ему помочь… Вы знаете, кто такой Гвен? Он же мертвого на ноги поднимет…

В какой-то момент капитан почувствовал, что сильно вспотел. По землянке гулял холодный ветер, а с него вода, как из ведра, текла.

Рассказ этой девчонки слышался ему большей частью бредом. Звучали какие-то бредни про исцеление, живой лес, общение с животными, словом всякие религиозные суеверия, за которые эту девчонку надо ссаными тряпками гнать из комсомола.

Но потом стало ещё жарче. Эта соплячка такие имена стала называть, что его уже не в жар, а в холод начало бросать. Вдобавок, и сердце начало прихватывать, заставляя судорожно хватать ртом воздух.

Наконец, капитан не выдержал. Понял, что, если не сделает перерыв, его удар хватит.

— Все, хватит. Замолчи! — побагровев лицом, как помидор, он приподнялся с места. — Гражданка Космодемьянская, вы задержаны до выяснения всех обстоятельств дела. И если ваши преступные намерения подтвердятся, то…

На Зою в этот момент и смотреть было страшно. Лица на ней не было. В какую-то жуткую маску превратилось.

— Как так гражданка? — дрожал её голос. — Почему преступные… А вы, что товарищу Сталину или товарищу Берии звонить не будете?

— Я сказал, молчать! — рявкнул особист, звенящим от ярости голосом. — Молчать!

И тут со сторону входа, закрытого тканью, послышался какой-то шорох. Словно кто-то на пороге стоял и подслушивал.

Капитан аж взвился в воздух. Если кто-то услышит про ее слова и доложит первым, похолодел он от такого предположения. Выхватив пистолет, рванул к выходу. Резко сорвал ткань, а там…никого.

— Кто тут? Кто тут, я спросил⁈ — выскочил из землянки и начал рыскать по сторонам. — Эй⁈ Сгною… Под трибунал пойдешь, сукин сын…

Но никого не было. Лишь где-то вдалеке переговаривались бойцы, копавшие траншею.

— Сукин сын…

Еще раз оглядевшись, он спустился обратно.

И едва это произошло, из-под поваленного дерева тут же показалась припорошенная снегом мордочка с черными глазенками. Она несколько минут принюхивалась к воздуху, высматривая опасность. После из укрытия показалась толстое брюшко бобра, выползавшего хвостом наружу. По-другому было никак.

* * *

К своему глубокому удивлению, граничащей с шоком, Зоя оказалась задержанной. Ее, комсомолку, награждённую боевой медалью, закрыли в землянке и выставили часового, как самого настоящего немецкого шпиона. Её⁈ Как такое, вообще, могло было быть⁈

Бедняжка, скрючившись в три погибели на ледяной лавке, обхватила колени руками и тихо дрожала. От холода в нетопленной землянке не помогала и ещё одна шинель, которую принёс ей сердобольный боец- часовой. Все равно жутко мерзла.

— Я же сама пришла и все рассказала… Они же должны были во всем разобраться, — тихо-тихо шептала она, уставившись в одну точек. Время от времени шмыгала носом и вытирала выступавшие на глазах слезы. — Нельзя же так… Я же не враг… Я свой… советский человек…

Она, глубоко верящая в советский строй и его идеалы, все никак не могла поверить в случившееся. Все ждала, что вот-вот скрипнет дверь и на пороге землянки появится товарищ капитан. Улыбнется виновато и начнет извинятся. И сейчас она это представила так ясно и так живо, что даже развернулась к выходу.